Он доковылял до мастерской, приложив к этому неимоверные усилия. В мастерской никого не было, если не считать Бывшего, который, устроившись на полу, копался в тряпичной сумочке Полудевочки-Полустарушки. Из темноты коридора доносились приглушенные охи-ахи и скрежет лопат. «Снова песок грузят», – подумал Кабанов и, отдыхая после каждого шага, добрался до бака, зачерпнул кружкой, жадно выпил. Потом зачерпнул еще раз, но вторую кружку не осилил, вылил остатки в ладонь и обтер лицо.

– Кто не работает, тот не пьет, – делово заметил Бывший, заталкивая в карман украденный из сумочки оранжевый чулок, покрытый затяжками и швами.

Кабанов не понял, к чему это было сказано. Он с удивлением ощупывал свое лицо, необыкновенное, покрытое густой растительностью, словно на нем была маскарадная маска Михаила Потапыча. Он теребил бороду, дергал ее, чесал, гладил, получая странное удовольствие. Лицо казалось чистым, ухоженным, словно шерсть какой-нибудь любимой породистой собаки, у которой и корма, и витаминов, и ласки вдоволь.

От приятного занятия его отвлек звук работающей лебедки. Пение прекратилось. Хрупкая скорлупа, в которой Кабанов прятал себя и свою немощь, стала трескаться – в мастерскую с поступательной агрессией пролетариата стали заходить люди. Сначала появилась Полудевочка-Полустарушка, извалявшаяся в песке, словно цыпленок в панировочных сухарях. Кабанову она показалась необыкновенно большой, сильной и свежей, словно вернувшееся из дальнего похода рыболовецкое судно. Она прислонила к стене огромную совковую лопату и, не сказав ни слова, направилась к керосиновой плитке. Она нарочно вела себя так, будто не замечала присутствия Кабанова и тем самым напрочь исключала его из числа претендентов на будущее блюдо.

Кабанов вздрагивал от звона кастрюль. Избыточная энергичность Полудевочки-Полустарушки пугала его, скручивала нервы, и он, подобно забитой дворняге, попятился в самый темный угол, но туда тотчас были выплеснуты какие-то застарелые помои. Тогда Кабанов переместился ближе к Бывшему, что сидел под столом, интуитивно чувствуя в нем родственную душу – столь же слабую и бесправную. Но злобный старик принялся отгонять его от своей конуры, плюясь и норовя ударить Кабанова ногой. Тут в мастерскую ввалилась разгоряченная Толстуха. От нее валил пар, словно от выварочного котла с бельем. Высморкавшись поочередно из каждой ноздри, она подбоченилась и злобно посмотрела на Кабанова.

– Оклемался! – громко констатировала она. – Жрать не получишь, пока не начнешь работать! И в спальню не заходи, пока не сделаешь себе нары!

Трудно сказать, за что она так невзлюбила Кабанова. Возможно, она почувствовала в нем потенциального претендента на должность Командора, но если Кабанов действительно обладал такой потенцией, то из всех обитателей подвала заметила ее только Толстуха. Что же касается Кабанова, то его мечты и амбиции ограничивались только тарелкой супа. К тому же он панически боялся Толстухи. И первым его порывом было куда-нибудь ретироваться. Он заметался по мастерской, низко ссутулившись, и хотел было юркнуть в спальню, но вспомнил о грозном предостережении и кинулся в темный коридор. Но Толстуха замахнулась на него тряпкой, и Кабанов, ослепший и обезумевший от страха, метнулся в обратную сторону и забился под стол Зойки Помойки.

Там силы его оставили. Он тяжело и хрипло дышал, язык вываливался, как у загнанного коня. «Она меня убьет!» – с ужасом думал Кабанов, справедливо полагая, что бессмысленно противопоставлять свою немощь воинственной массе Толстухи. Он забился в самый угол да еще непроизвольно стал сгребать к себе землю, будто хотел закопаться. И вдруг – свет! яркий свет! Вошла Зойка Помойка, до боли знакомая, до боли родная! И все в ней – от нелепой стрижки до проколотых ушей со вдетыми в них колечками и скрепками – источало музыку добра и доброжелательности. Защитница, кормилица! У Кабанова отяжелели глаза, как бывало в детстве, когда он смотрел фильм «Чапаев» – эпизод, когда бесстрашный герой в самый критический момент влетает в кадр на стремительном коне.

Толстуха при ее появлении притихла, и Полудевочка-Полустарушка, спрятав личико под платком, принялась наполнять кастрюлю водой. Бывший, преисполненный порочных желаний, вытянул из-под стола руку и коснулся колена Зойки. Она топнула, наступив Бывшему на палец, и наконец поняла, что здесь изменилось. Подошла к своему столу, присела и одарила Кабанова улыбкой ежика, откопавшего земляного червяка.

– Ты уже встал? Сам? Кушать хочешь?

Кабанов кивнул. Он очень хотел кушать. Точнее сказать, он хотел жрать – с громким чавканьем молотить все подряд, как сенокосилка, – суп, хлеб, печенье, яблоки, помидоры, колбасу, пельмени, селедку, сыр, творог, курицу, шашлык, пирог, сметану, плов, котлету, бефстроганов, масло, солянку, жаркое, сало, кальмаров, пиццу… Словом, все, что вкусно пахло! С треском, с сочными брызгами, с янтарным жирком, стекающим по подбородку!

– Хочу, – озвучил он свое желание, чтобы Зойка правильно поняла его кивок. – А скоро будет?

Полудевочка-Полустарушка высыпала в кастрюлю пакетик концентрированного супа и пошла по кругу. Толстуха отправила туда же свою долю и многозначительно посмотрела на Зойку Помойку. Зойка, дабы исключить какие бы то ни было недоразумения, подняла над головой два пакетика, помахала ими как платочком вслед уходящему поезду и отправила их содержимое в кастрюлю.

– Это не все, – ядовито заметила Толстуха, не скрывая гаденькой улыбки. – Сегодня твоя очередь отстегивать за Бывшего.

– Давай-давай! – требовательно заскрипел из-под стола Бывший. – Отстегивай!

Зойка ничего не сказала, удалилась в спальню. Ее долго не было. Наконец она принесла бульонный кубик и горсть макарон. Кинула все в кастрюлю, сверлом посмотрела на Толстуху: теперь ты довольна? Толстуха фыркнула и с превеликим удовольствием сказала:

– А вода? Воду на твоего дармоеда нам не выдали!

– Он еще три кружки вылакал, – настучал из своего укрытия Бывший и на всякий случай задвинулся глубже.

– Не выдали? – вдруг вспыхнула Зойка Помойка. – А ничего, что ты свою голову в общем баке моешь?

– И что такого? – скривила блинное лицо Толстуха. – У меня голова всегда чистая!

Почуяв недоброе, Полудевочка-Полустарушка сунула кастрюлю под юбку и спряталась в темном углу. Зойка, дрожа от гнева, схватила сковородку. Толстуха – керосинку. Женщины наступали друг на друга.

– Нам лишний едок ни к чему! – кричала Толстуха.

– Я кормлю его за свой счет! – парировала Зойка Помойка.

– Ха-ха, за свой счет! Ты думаешь, этому обжоре хватит одного крохотного кубика и горсточки макарон?! Да он уже все твои запасы сожрал!

– Это не твое дело!

– Мое! Я хочу знать, чем ты будешь кормить его завтра? У нас воровать? Или под Бывшего ляжешь?

– Давай! Давай! Ложись! – оживился Бывший, зачем-то вытягивая из кармана оранжевый чулок.

Зойка Помойка не стерпела и с размаху двинула сковородкой по широкому лицу Толстухи. Раздался звук, похожий на тот, с каким сапог наступает на болотную кочку.