– Вы шутите, Андре? От кого угодно я мог ожидать подобного заявления, но не от вас… Мало ли что могло померещиться ребенку и глупым женщинам!

– Мадам Эдмонда вовсе не глупа, – возразил Северен.

Граф внимательно посмотрел ему в лицо.

– Признайтесь, Андре, неужели вы испугались? Я просто не могу в это поверить!

– Дело вовсе не в страхе, – отозвался химик, задетый за живое. – Просто мне нужна спокойная обстановка, чтобы закончить необходимые расчеты.

Граф поморщился.

– Стало быть, вам еще не удалось вывести окончательную формулу? Жаль…

– Я очень близок к ней, – заявил Северен, – но на завершение разработки взрывчатого вещества нужно время. И потом, мне не хватает моей лаборатории. Я крайне признателен вам за то, что вы пригласили меня полюбоваться на ваш замок, он просто великолепен, но теперь… Мне надо снова браться за работу. Одним словом, – он собрался с духом, – я хотел бы уехать как можно скорее.

Именно тогда граф и сказал ему, что все дороги занесло и что покамест об отъезде нечего и думать.

– Подождите, Андре, прошу вас… Через два-три дня мы с вами вместе уедем отсюда, обещаю вам.

Химик нахмурился. Два-три дня! Еще столько времени придется провести в постылом замке, который (он это чувствовал) начинает действовать ему на нервы! Он поклонился графу и ушел.

«Здесь творится черт знает что… – Тут химик вспомнил, что его тетрадь с расчетами осталась лежать на столе, и, стало быть, любой, кому вздумается, может просмотреть ее. – Этого еще только не хватало! Нет, раз уж тут по комнатам шастает неизвестно кто, лучше я упрячу тетрадь подальше… Потому что, если все обстоит и впрямь так, как я думаю, то новое вещество… О, оно будет гораздо мощнее динамита господина Нобеля!»

Ускорив шаг, химик добрался до своей комнаты. Дверь была приоткрыта, и, бог весть почему, это сразу же пробудило в Андре Северене самые неприятные предчувствия.

«Положительно, у меня расшатались нервы… Наверняка тут вина Маню, который убирает мою комнату. До моей тетради ему нет никакого дела».

Однако внутри оказался вовсе не Маню, а совершенно другой человек, который, стоя у массивного бюро, чрезвычайно внимательно просматривал заметки, сделанные химиком в его заветной тетради.

От ярости у Северена все поплыло перед глазами.

– Милостивый государь! – высоким, тоненьким голосом выкрикнул он. – Что вы тут делаете? Как вы смеете…

Человек, стоявший возле бюро, поднял голову и вороватым движением, которое больше всего поразило химика, попытался захлопнуть тетрадь, но было уже слишком поздно. Химик видел его, узнал, что он интересовался его расчетами…

– Я искал вас, – забормотал незваный гость, – думал, что вы у себя, пришел к вам… а тут тетрадь… И я просто так открыл ее, чтобы посмотреть…

– Месье, вы лжете! – выкрикнул окончательно выведенный из себя химик. – Как вы могли искать меня, когда мы с вами были в одной комнате, и вы ушли, убедившись, что я разговариваю с графом? Я буду вынужден доложить ему о вашем недопустимом поведении!

Андре Северен повернулся и сделал шаг к двери. За его спиной человек ощерился и достал из кармана небольшой револьвер.

– Ну ладно, месье Северен, – процедил он сквозь зубы, – раз вы не захотели по-хорошему, значит, придется по-плохому.

Химик не успел дойти до двери, когда где-то неподалеку внезапно грянул гром. Это было странно, потому что за окнами стояла зима и никакой грозы не могло быть и в помине. Но еще более странным оказалось то, что ноги Андре неожиданно подломились в коленях, и собственное тело внезапно показалось ему тяжелым, невыносимо тяжелым. «Словно оно из свинца», – успел по привычке подумать ученый. Он сумел, шатаясь, сделать еще один шаг, но на следующий его сил уже не хватило, и химик повалился на пол, нелепо раскинув руки. Изо рта его бежала струйка крови. Незнакомец спрятал револьвер, забрал тетрадь и подошел к двери.

– Я же говорил вам, месье Северен, – укоризненно промолвил он, – а вы меня не послушали.

Но Андре Северен уже не мог ничего ему ответить. Он был мертв.

Вновь я обмакиваю в чернила стальное перо, чтобы продолжить мой рассказ о странных событиях того странного дня. С чего же мне начать? С бледного лица Эдмонды Бретель? Но об этом я уже писал. Описать утренний завтрак, на котором впервые несколько мест оказались пустыми? Или боязливые косые взгляды и перешептывания слуг?

Да, пожалуй, начать следует с последнего.

За завтраком не произошло ровным счетом ничего заслуживающего внимания, и я удалился к себе – отрабатывать один удар, который мне никак не давался. Не прошло, однако, и пяти минут, как на пороге появилось постороннее лицо. Это был Антуан Лабиш, дворецкий.

– Можно поговорить с вами, месье? – спросил он.

Я не принадлежу к тем людям, которые считают, что лучшее в обращении с прислугой – ледяная надменность и едва скрываемое пренебрежение. Если я вижу, что имею дело с приличным человеком, я и обращаюсь с ним соответственно, но если слуга или служанка слишком многое себе позволяет, я немедленно ставлю его (или ее) на место. Что же до Антуана, то я уже давно решил для себя, что он принадлежит к первой категории. У него благородное лицо с орлиным профилем, обрамленное двумя полумесяцами бакенбард. Не знай вы о его профессии, вы бы почти наверняка приняли его за какого-нибудь герцога или потомка старинного рода. Впрочем, в наше время слуги все больше похожи на аристократов, а аристократы – на нашкодивших лакеев. Возможно, это следствие того, что они частенько меняются отцами. Последняя мысль, честно говоря, немало меня позабавила, но ради Антуана я поторопился согнать с лица улыбку. В сущности, он славный малый, и я не хотел бы, чтобы он плохо обо мне думал.

– Входите, Антуан, – сказал я. – О чем вы хотели поговорить со мной?

Дворецкий опасливо оглянулся, после чего шагнул в комнату и с тщательностью, немало меня озадачившей, затворил входную дверь.

– Среди прислуги ходят разные слухи, месье, – кашлянув, начал он. – Особенно после того, что произошло сегодня с мадам Бретель.

А-а, понятно. Стало быть, речь опять пойдет о привидениях.

– Граф Коломбье считает, что у нее не в меру разыгралось воображение, – заметил я.

Мне показалось, что Антуан колеблется.

– Дело в том, месье, – наконец проговорил он, – что это началось вовсе не сегодня. И даже не вчера.

Я положил шпагу и медленно подошел к креслу. Что, черт возьми, он имеет в виду?

– Садитесь, Антуан, – сказал я. – И расскажите мне то, что знаете.

Дворецкий не замедлил воспользоваться моим приглашением. Он опустился на стул возле меня и, подавшись вперед, едва различимым шепотом поведал мне о том, что уже несколько месяцев творится в замке. О том, что многие из прислуги слышат разные шумы, стуки и голоса, причем люди, вовсе не склонные к суевериям и тому подобным вещам.