«С самого детства, уже с семи лет, моим единственным стремлением было приобретение знаний и навыков. Как и мой отец, я был взращен на учении двенадцати имамов, а потом я познакомился с другом (рифиик), исмаилитом по имени Эмир Дареб, с которым нас сплотили тесные узы дружбы. Я придерживался мнения, что принципы исмаилитов имели много схожего с учениями философов и что правитель Египта был принят в их общину. Поэтому, как только Эмир начинал говорить что-либо в поддержку этого учения, я вступал с ним в спор, и множество противоречий по вопросам веры возникло в результате между ним и мной. Я не уступал ни в чем, что Эмир говорил, хуля нашу веру, тем не менее все это оставило глубокий след в моем сознании. Между тем мои пути с Эмиром разошлись, и я впал в крайне болезненное состояние, в котором я бранил самого себя, говоря, что несомненно учение исмаилитов является правильным и что только из-за своего упрямства я не пришел к нему, а теперь, если смерть настигнет меня (избави меня Бог от этого!), я умру, не постигнув истины. Со временем я оправился от этой болезни, и теперь встретил другого исмаилита по имени Абу Нейм Зарай, которого я попросил раскрыть мне истину их учения. Абу Нейм объяснил мне ее наиподробнейшим образом так, что я смог проникнуть достаточно глубоко в ее суть. В конце концов я встретил дая по имени Мумин, которому шейх Абд аль-Мелик (Слуга Господа) бен-Атташ, руководитель иракской общины, позволил выполнять эту роль. Я стал умолять его принять от меня клятву верности (именем халифа Фатимида), но он поначалу отказался сделать это, поскольку я был более высокого положения, чем он. Однако после того, как я надавил на него вне всяких мер, он уступил и дал согласие. Теперь, когда шейх Абд аль-Мелик приехал в Рей и нас познакомили друг с другом, мое поведение очень порадовало его, и он пожаловал мне звание дая. Шейх молвил мне:

– Ты должен идти в Египет и разделить счастье служения имаму Мостандеру.

Когда шейх Абд аль-Мелик уехал из Рея в Исфахан, я направился в Египет»[24].

В изложении своих мыслей и ощущений Хасаном Сабахом есть нечто крайне интересное, особенно если учесть, что речь идет о человеке, который впоследствии создал общество ассасинов, на длительное время ставшее бичом Востока. Здесь, с его собственных слов, он видится человеком, трепещущим от мысли, что может умереть, не обратившись в истинную веру, между тем позже, если доверять восточным историкам, он пришел к убеждению, что любые деяния человека остаются без последствий. К сожалению, подобный отход от добродетели к пороку происходил столь часто, что позволяет усомниться, имело ли место нечто подобное в случае с Хасаном Сабахом. Эта история наводит еще и на другие размышления: есть ли что-нибудь более абсурдное, чем вопросы, по которым мусульмане раскололись на разные секты? И еще: до каких глубин задействовалось при этом сознание и искренне ли принимались и отстаивались эти убеждения? Не похоже ли это в определенной степени на расхождения среди христиан, которые разъединены на части не по существенным догматическим вопросам своей религии, а по вполне второстепенным моментам?

Хасан по прибытии в Египет, куда слава о нем добралась раньше, был принят со всеми проявлениями почета. Его известные таланты, а также сведения о высоком расположении и уважении, какими он пользовался при дворе Малек-Шаха, позволили халифу считать его самым ценным приобретением для дела исмаилитов, поэтому не было стеснения в средствах для ублажения и потакания гостю. У ворот его встречали дай-аль-доат, шериф Тахер Касвини и несколько других высокопоставленных особ. Влиятельные государственные и придворные особы ожидали его, как только он вступил в Каир, где халиф предоставил ему удобное жилище и обеспечил его почетом и другими знаками своего расположения. Однако халифы-Фатимиды привыкли жить настолько изолированно, что в течение восемнадцати месяцев, которые, как утверждается, Хасан провел в Каире, он ни разу не видел Мостансера, притом что монарх всегда демонстрировал всяческое внимание к нему и не говорил о нем иначе, как с высочайшим одобрением.

Пока Хасан жил в Египте, встал вопрос наследования трона, явившийся (как и всегда в восточных монархиях) причиной раздора и ожесточенных споров при дворе. Халиф объявил своим наследником старшего сына Несара. Однако Бедр аль-Джемали, Эмир аль-Джуйуш, главнокомандующий армией, который пользовался почти неограниченной властью при Фатимидах, отстаивал первоочередное право наследования второго сына халифа Мусти-али. Хасан Сабах не очень дальновидно, как оказалось, принял сторону принца Несара, чем навлек на себя враждебность Бедра аль-Джемали, который задумал уничтожить его. Не желающий этого халиф напрасно бился с могущественным и влиятельным Эмиром аль-Джуйушем и в итоге был вынужден издать указ о тюремном заключении Хасана в замке Дамиетта.

Когда Хасан находился в заключении в Дамиетте, одна из городских башен рухнула без всяких видимых причин. Поскольку сторонники Хасана и халиф восприняли это как чудо, его враги, чтобы не дать возможности извлечь какую-либо пользу из этого события, спешно переправили узника на борт судна, отправлявшегося в Африку. Не успело судно выйти в море, как началась страшнейшая буря. Морские волны вздымались как горы, гремел гром и сверкали молнии. Ужас обуял всех, кто был на борту, за исключением Хасана, который спокойно и невозмутимо смотрел на буйство стихии, в то время как прочие в агонии глядели на перспективу скорой смерти. Когда его спросили о причине такого спокойствия, он дал ответ, подражая, возможно, святому Павлу: «Наш Владыка (сейдна) обещал, что ничто дурное не случится со мной». Вскоре после этого шторм стих и море успокоилось. Команда и пассажиры считали его теперь человеком, находящимся под особой защитой Небес, а после того, как поднялся свежий западный ветер, принесший их к берегам Сирии, никто уже не стал противиться тому, чтобы он покинул судно и сошел на берег.

Хасан направился в Алеппо, где он на некоторое время задержался, а потом взял курс на Багдад. Из этого города он перебрался в Персию, преодолел провинцию Хузистан и, посетив города Исфахан и Йезд, продолжил путь в восточную провинцию Керман, повсеместно приобретая сторонников своих взглядов. Потом он вернулся в Исфахан, где остался на четыре месяца. Следующие три месяца он провел в Хузистане, остановив свой взор на городе Дамаган и его окрестностях в Ираке как на месте, предназначенном для концентрации власти, которую он задумал приобрести. Три года Хасан провел здесь, набирая сторонников среди местных жителей. С этой целью он задействовал самых красноречивых даев, каких только мог найти, и поручил им всеми средствами завоевывать умы жителей многочисленных городов-крепостей, которыми изобиловали холмы этого региона. Пока его даи работали, Хасан перебрался дальше на север в районы Джориан и Дилем, а когда посчитал, что пришло подходящее время, вернулся в иракскую провинцию, в которой Хусейн Каини, один из его наиболее рьяных проповедников, уже давно убеждал жителей хорошо укрепленной крепости Аламут присягнуть на верность халифу Мостансеру. Доводы дая показались убедительными для подавляющего большинства жителей, однако начальник Али Мехди, честный и достойный человек, чьи предки построили эту крепость, оставался вместе с немногими другими верным своему долгу и не собирался признавать других духовных правителей, кроме аббасидского халифа в Багдаде, и никакого другого правителя, кроме сельджукского Малек-Шаха. Мехди, когда впервые узнал о распространении исмаилизма среди своего населения, изгнал тех, кто принял эту веру, но потом разрешил им вернуться. Уверенный в сильной поддержке со стороны общины в городе, Хасан якобы использовал против правителя такую же уловку, какой королева Дайдо, как утверждается, обманула ливийцев[25]. Он предложил Мехди 3 тысячи дукатов за такое количество земли, которое он сможет охватить воловьей шкурой. Простодушный правитель согласился, и Хасан, постоянно отрезая по тонкой полоске от шкуры, целиком окружил ею стены Аламута. Мехди, поняв, что его провели, отказался выполнить соглашение. Хасан обратился к правосудию и к силе оружия своих сторонников внутри крепости, при помощи которых вынудил начальника крепости покинуть Аламут. Когда Мехди был готов отправиться в Дамаган, куда он собрался удалиться, Хасан вручил ему послание к правителю замка Кирдку рейсу Мозаффару следующего содержания: «Рейсу Мозаффару следует уплатить Мехди, последователю Али, 3 тысячи дукатов в качестве платы за крепость Аламут. Да прибудут в мире Пророк и его семья! Да прибудет с нами Бог, самый совершенный из всех правителей!» Мехди не верилось, что столь значительный человек, как Мозаффар, который занимал важное место в правительстве сельджукских султанов, уделит малейшее внимание указанию какого-то авантюриста вроде Хасана Сабаха. Тем не менее он решил, то ли из любопытства, то ли, как утверждается, под давлением нужды в деньгах, попытаться узнать, что произойдет. Поэтому он вручил послание и, к своему огромному удивлению, немедленно получил 3 тысячи дукатов. На самом деле рейс уже давно втайне являлся одним из наиболее преданных последователей Хасана Сабаха.