— Да, пожалуй. Какой-нибудь лёгкий коктейль. И…

— Что ещё?

— Может быть, пойдём погуляем перед сном? По палубе?

— Открытой палубе?

— Да, открытой. Прямо под небом. Так, чтобы внизу было море. А вверху — небо. И ветер.

— Ледяной осенний ветер. И бушующее море. В бледных отблесках лунного света. С непривычки это даже бывает страшно. Ида, милая, неужели тебе хочется простудиться? А завтра придётся рано вставать.

— Ханс, а где же романтика?

— Я много раз ходил на яхте на Аланды и в Северное море через Кильский канал. И один раз с рыбаками, на неделю в открытое море. Поверь мне, всё это сильно отличается от круизных прогулок. И ночная Балтика, особенно осенью… Нет, это не для каждого!

— Но мы же будем стоять на палубе! Это же совершенно безопасно!

— Ида…

— Я не простужусь. Совсем недолго.

Нет, нелёгкое это занятие — спорить с женщиной. А то и вовсе бесполезное.

— Ну, хорошо, — сдался Ханс. — Только действительно недолго. Нам ведь ещё завтра рано вставать. И…

— Что?

— И ещё коктейль. Я закажу?

Она кивнула в ответ. Её охватила вдруг такая неожиданная, внезапная, неизвестно откуда взявшаяся усталость. Полусон… Словно она прошла уже под ночным небом, отбиваясь от резких порывов холодного ветра, что подталкивает в спину и хватает за рукава. Словно успела уже вдохнуть влажный, настоянный на тяжёлых чёрно-серых волнах морской воздух.

— Всё в порядке?

— Да. Теперь я тебя подожду. Только недолго.

Ханс встал и отправился к стойке бара.

Ида провожала его взглядом до тех пор, пока её внимание не отвлёк нарастающий шум у неё за спиной.

Мужчина за соседним столиком неловко взмахнул рукой и задел бокал, что стоял на самом краю стола. Бокал упал на бок, прокатился полукругом, щедро разливая по столу остатки «Хеннеси» — и, задержавшись перед падением на долю секунды, слетел на пол, с коротким и глухим хлопком разбившись на крупные, неровные осколки.

Мужчина продолжал энергично жестикулировать, ничего не заметив. И вдруг, словно заметив или просто ощутив, что произошла какая-то неприятность, пусть мелкая, незначительная, но оттого, наверное, ещё более досадная, осёкся он резко на полуслове, остановился — и посмотрел вокруг, медленно поворачивая голову, лишь на долю секунды задерживая взгляд на лицах людей, что сидели вокруг него. И когда его взгляд встретился со взглядом Иды — она вдруг поняла, что человеку этому отчего-то страшно. Очень страшно. И страх этот не отпускает его ни на секунду, ни на миг, пусть самый малый миг передышки, отдыха, краткого забвения, забытья. Потому так весел он и развязен, что всё это: и громкая, подчас резкая речь его, и размашистые, стремительные движения, и смех, громкий и раскатистый, всё это — только демонстрация веселья, которого в реальности нет и в помине.

И резкий хлопок разбившегося бокала, быть может, даже и не замеченный сознанием, словно лёгкий, но неожиданный и оттого болезненный и неприятный толчок в грудь, выбил несчастного этого человека из шумного, бесшабашного, бездумного и потому спасительного полусна, в который он сам себя так старательно погружал уже кряду три часа.

И страх вернулся к нему снова, словно память в глубоких, болезненных, трескающихся при каждом движении рубцах проснулась вновь — и стоном напомнила вновь о себе.

— Чёрт возьми, — сказал мужчина. — Ребята, посмотрите, тут, кажется, осколки под столом. Надо бы сказать официанту…

Красные домики на сером берегу. Валуны, уходящие в море. Далеко-далеко, так что кажется, будто и само море можно перейти, лишь перескакивая с одного камня на другой. Лишь бы не поскользнуться на мокрых их, тиной заросших спинах. И тогда, там, на другом конце моря…

— Так, тут уже вовсю веселятся, — сказал Ханс, отодвигая кончиком ботинка осколок стекла, закатившийся под их столик. — Надеюсь, эта весёлая компания ведёт себя прилично? В конце концов, это же не «алкогольный маршрут».

— Ты знаешь, этот мужчина… за соседним столиком…

Ида не решалась высказать свою догадку. Ей показалось почему то, что Ханс едва ли воспримет её всерьёз. Он и так упрекал её в чрезмерной мнительности…

— … Он явно чего-то боится. Как будто чем-то сильно напуган.

— Самый лёгкий коктейль. Только чтобы ты не замёрзла… Что? Что ты сказала, — Ханс замер на мгновение, словно не мог никак сообразить, о ком именно Ида говорит. — Кто напуган?

— Он справ от тебя, — сказала Ида. — За соседним столиком. Сейчас он сидит, но ещё полминуты назад стоял. У него яркий галстук с волнистым рисунком. Ему что-то говорят, но он угрюмо отмалчивается. А минуту назад он был так весел, непрестанно произносил застольные речи и размахивал руками. А теперь он тих и напуган…

— Ну, это уж сущая ерунда, — отмахнулся Ханс и присел за столик. — Кто-то боится летать на самолётах. Один мой британский партнёр так просто впадал в ступор, стоило ему только сесть в пассажирское кресло и пристегнуть ремень. А сразу после взлёта он хватался за подлокотники и замирал, словно античная статуя. И был такой же белый…

— Был?

— О, нет. Он, пожалуй, и сейчас белый, если только летит куда-нибудь. С ним никогда ничего дурного не происходило. Все рейсы были на редкость спокойны. Я летал вместе с ним и в Лондон, и в Стокгольм, и в Копенгаген, и в Нью-Йорк. Мы ни разу не попали в зону турбулентности, ни разу не попали в грозу или в зону сильных ветров. То есть, может быть, и попадали… Да только самолёт каждый раз летел идеально ровно. Да, представь себе, нас даже ни разу не встряхнуло. Разве только при посадке, да и то слегка. Но вот как только я летел без него… Ну, все эти истории я тебе уже рассказывал. А этот везунчик всё равно панически боялся летать. Я даже однажды набрался смелости… или наглости и стал расспрашивать его, не случилось с ним что-нибудь ужасное во время полёта. Скажем, в детстве. Просто какие-нибудь сильные, неприятные и запоминающиеся ощущения. И знаешь, что он ответил? Он сказал: «Ничего!». Вот так.

— А почему он должен быть с тобой откровенен? — спросила Ида.

— Ну мы, вообще то, довольно давно друг друга знаем… Ну хорошо, он не должен быть со мной откровенен до такой степени, чтобы подробно рассказывать мне о своих фобиях. Но, с другой стороны, такой страх всегда, или в большинстве случаев, безоснователен, беспричинен и потому иррационален и контрпродуктивен. Я прав? Cheers, милая мнительная Ида!

— Ты прав, — ответила Ида, поднимая высокий бокал с оранжевым коктейльным зонтиком. — Хотя иногда мне кажется, что совсем уж беспричинного страха не бывает…

— Ты абсолютно права! — воскликнул Ханс. — Но одно дело, когда причина находится вне человека… Кстати, мы недавно опубликовали одно интересное исследование…

— Ханс, я заскучаю и начну капризничать, — прервала его Ида. — Ты обещал мне прогулку.