Здесь же, во дворе, мы играли в футбол, вызывая недовольство всех жителей первых этажей, здесь же происходили небольшие разборки до первой крови из носа между живущими на Владимирской и живущими на Рыльском переулке. Но Тюля эти разборки запретил. Он сказал, что это не по-пацански, так как у нас один общий двор. Тюля был в авторитете. Благодаря этому в наш двор не ходили люди Баранов, живших на Стрелецкой.

Позже в нашем окружении появились девицы. И в этом же дворе за гаражами Гипрограда у нас проходили вечерние посиделки, первые поцелуи и страшные любовные интриги. Сейчас этот огромный двор был чист и ухожен, и все это осталось только в воспоминаниях.

Покинув двор, я отправился в Софию. Миновав ворота под колокольней, я наткнулся на штанкет и кассу. Нужно было взять билет. Само Софийское подворье произвело на меня отличное впечатление. Чистота и порядок. Убрали примитивные туалеты из пристройки к трапезной, куда выстраивались очереди жаждущих туристов, и построили новые подземные платные, хорошо оборудованные, санузлы. Обрадовало то, что в помещении хлебной Софиевского собора, где я проработал столько лет, сделали выставочный зал, в котором выставлялись архитекторы и художники. Я покинул Софиевское подворье через те же ворота, через которые вошел – через колокольню. И тут же на меня наскочила бабка с котомкой, закутанная в платок несмотря на теплую погоду. Она ухватила меня за руку:

– Ось вы литня людына. Разьяснить мени старой, будь ласка, шо то тут робыться? Шо це за церква така? Шоб вийты да помолытысь, трэба платыты тры гривны, шоб пос… ть, звыняйте, дви гривны. Та де ж я наберусь стилькы гривен, шоб питы до церкви помолытысь?!

Что я мог ей ответить? Что у представителей Б-га на земле есть свой подход к этому делу, что за членство в синагоге в Филадельфии я должен заплатить 300 долларов плюс 100 долларов за ключ от входных дверей, которым никто никогда не пользовался, что в католическом храме возле моего дома вход бесплатный, а в протестантской церкви недалеко от нас к тебе подходят с подносиком, на котором лежат конвертики, в один из которых ты должен положить ассигнацию или чек. Разные религии – разные расценки, разные расчеты со Всевышним. Государственные мужи в это дело не вмешиваются. А если вмешиваются, то ситуация становится еще хуже. Одна религия должна выкладывать миллионы за то, что кто-то из ее представителей лет пятьдесят назад потрогал какого-то ныне пожилого человека с хорошей памятью. Из-за этого закрываются школы и детские сады. Другая же религия выращивает террористов, убивающих сотни людей, и ничем за это не расплачивается. Расценки разные. Что я могу сказать на этот счет этой пожилой прихожанке? Что это политкорректность – так она этого не поймет. Единственное, что я мог – это дать ей пять гривен, чтобы она помолилась и насладилась роскошным туалетом.

Времени до встречи с Юрием оставалось в обрез, но я все-таки прошелся по дороге к Михайловскому Златоверхому, вдоль Присутственных мест. Когда-то скверики вдоль этой улицы были обнесены старой оградой и в них были киевские традиционные фонтаны в стиле модерн. Потом эти скверики отдали на растерзание архитектору Борису Лекарю, который сделал в них современные малые формы и выстелил тротуар рваными гранитными плитами, по которым не очень удобно ходить. С большим удивлением я взирал на новый огромный стеклянный куб новой гостиницы, страшно диссонирующий со всем ансамблем площади. Позднее я прочитал, что писал об этой гостинице бывший главный архитектор Киева Николай Жариков. «Самым ужасным явилось строительство громадной стеклянной гостиницы с рабочим названием «Святая София»(!?) Строившие ее турки и в страшном сне не могли представить, чтобы такое могло произойти вблизи их Святой «Айя-Софии» в Константинополе».

На следующий день мы посетили мастерскую моих приятелей Людмилы и Виктора Судоргиных и посмотрели их очень интересные и масштабные работы. Мастерская размещалась на улице Чапаева. Рядом был дом, в котором когда-то жил мой отец, и дом, в котором жили работники посольств и консульств и который тоже возродил много воспоминаний, так как в свое время мы посещали в нем работников польского и чешского посольств. (Внизу, при входе, там всегда дежурил сотрудник КГБ, которому мы однажды доставили массу неприятностей, так как прошли не расписавшись в книге посетителей – он беседовал по телефону – и остались ночевать у польских приятелей. См. «Лысый-1»).

После этого мы все вместе отправились на Андреевский спуск. Эта прогулка доставила нам массу удовольствий. Андреевский преобразился. Появились новые особняки, галереи и мастерские. А главное то, что на всем спуске и примыкающих к нему аллеях на склонах под Андреевской церковью были выставлены многочисленные работы художников, скульпторов и народных умельцев. Это был праздник искусства. Были и великолепные работы, были и слабые работы, был отличный китч, были и менее интересные поделки. Но все это вместе производило яркое впечатление. Мне пришлось повидать подобные ярмарки в различных странах, но здесь это было намного сильнее. И, в частности, здесь были работы, сделанные намного профессиональнее, чем выставленные французскими художниками на современном Монмартре. Во многих работах чувствовалась хорошая школа живописи, что в наше время в европейской и американской художественной среде встречается нечасто.

В ближайшие дни мы посетили мастерские Ржепишевского и Каленкова. Это сильные архитекторы. Посмотрели в натуре объекты, запроектированные и построенные проектно-строительной фирмой «Термодом». Срок нашего пребывания в Киеве подходил к концу. К сожалению, мы не успели повидать всех наших знакомых и осмотреть все новостройки, но нужно было отбывать.

В день вылета мы заблаговременно выехали в аэропорт Борисполь. Не доезжая полкилометра до аэропорта, мы попали в пробку. Машины почти не двигались. Люди, ехавшие в автобусах, стали выбираться с чемоданами и двигаться вперед пешком. Мы тоже вышли из машины и начали выяснять, что произошло. Оказывается, паркинг был заполнен, и машины могли продвинуться только тогда, когда освобождалось место на парковке. Вероятно, проектировавший его Анатолий Владимирович Добровольский вообще не рассчитывал паркинг, а просто нарисовал его «большим» как для того времени. Положение было безнадежным. Юрий загнал машину в посадку, подхватил оба наших чемодана и помчался вперед. Мы с сумками, вприпрыжку побежали за ним. Слава Б-гу, успели вовремя.

Когда мы проходили турникеты нью-йоркского аэропорта, таможенник посмотрел наши паспорта, улыбнулся и сказал «Welcome home!». Что ни говори, это было намного приятнее, чем услышать «По тристо баксов на рыло, и я вас проведу без всяких проверок». Слова таможенника, действительно, дали почувствовать, что мы вернулись домой. А дома нас ждало много дел.

Нужно было привести в порядок впечатления от поездки в Киев, нас ждали две начатые книги, ждали ученики, предстояли выставки, лекции и публикации.

Прошло немного времени, а мы уже начали скучать по Киеву, скучать по вилле Ржепишевского «Waterfall» (так Фрэнк Ллойд Райт назвал «виллу над водопадом»), скучать по водопаду, по уютному guest house, по легкомысленной кокетке Кнопке. Я писал в «Лысом-1», что у нас была ностальгия по старому Киеву – городу нашей молодости. Теперь у нас, благодаря гостеприимству наших приятелей, появилась ностальгия по новому Киеву, ибо тянет туда, где есть много друзей. Это было то, что мы в этот приезд почувствовали. Я стараюсь не поддаваться сентиментальным чувствам, но тут уж никуда не денешься. Просматриваем многократно диски с фотографиями. Они получились достаточно качественными, и набор их довольно полным, чтобы воспроизвести наши скромные киевские похождения.