«И порадоваться тому, что ты уже умер», — мрачно усмехнувшись, подумал Томас.

Быть может, и так, если это означает расставание с научным миром.

На этот раз в «Дрейке» царила другая атмосфера. Найт понятия не имел, что надеется здесь найти, но вошел уверенно, как свой человек. Один вестибюль был отдан под выставку книг, в другом происходила регистрация участников. Томас направился во второй зал.

Два десятка ученых выстроились в очереди к трем столикам, разбитым по алфавиту. Зарегистрированным участникам выдавались программы и бирки с фамилиями. Для того чтобы свободно проходить на заседания, Томасу нужно было получить то или другое. Подойдя к ближайшему столику, он притворился, будто изучает буквы «Р — Я», словно сомневаясь, под какой окажется его фамилия, при этом как бы случайно положив руку на незаполненную пластиковую бирку. Накрыв ее ладонью, Найт направился прямиком в ближайший туалет.

Закрывшись в кабинке, он написал свою фамилию на листе из тетради, вставил его в пластиковую обложку, после чего деловито вернулся в зал регистрации, подошел к столику «А — И» и с виноватым видом протиснулся мимо очереди.

— Извините, — обратился Томас к замученной студентке, сидевшей за столиком. — Кажется, я потерял свою программу. Не возражаете?..

— Берите, — сказала девушка, кивая на стопку коричневых брошюр.

Томас удалился, довольный собой, листая программу и выбирая заседание, которое можно будет посетить сегодня вечером.

— Найт? Томас Найт?

Он быстро обернулся. В нескольких шагах от него стоял мужчина лет шестидесяти с лишним, с лицом ищейки и большими влажными глазами. Через плечо у него висела сумка с переносным компьютером. Он был одет по профессорской моде, в лилово-розовый твидовый костюм, который пятьдесят лет назад, вероятно, считался обязательным. В проницательном взгляде крупного мужчины с плечами защитника американского футбола и посеребренными сединой волосами сквозило что-то похожее на недоверие. Томас сразу же припомнил этого человека.

— Здравствуйте, профессор Дагенхарт, — сказал он, подавляя панику по поводу того, что его так быстро узнали, но радуясь тому, что это сделал Дагенхарт. — Как поживаете?

— Замечательно. — Пожилой ученый улыбнулся, однако с его лица не сходило недоумение. — А вы как? Никак не мог подумать, что снова встречу вас здесь, — сказал он, крепко пожимая Томасу руку.

«Под „здесь“ он имел в виду не Чикаго и не гостиницу, а конференцию по изучению творчества Шекспира», — догадался Найт.

Местонахождение не имело значения. Мероприятие будет в общем и целом приблизительно одним и тем же, независимо от того, в каком городе оно проводится. Большинство участников не увидят ничего, помимо стен гостиницы.

— Мой родной город, — робко произнес Томас. — Решил посмотреть, что к чему.

Он поймал себя на том, что вернулся к школьному жаргону, стал говорить совсем как его ученики.

— Значит, вы не выступаете с докладом? — спросил Дагенхарт.

— Господи, что вы, — искренне ответил Томас, о чем сразу же пожалел. — Просто хочу посмотреть, что нынче горяченького в шекспироведении.

Дагенхарт улыбнулся, услышав эту фразу, но как-то сухо, насмешливо, поэтому Найт поспешил заполнить паузу и спросил:

— Господин профессор, а вы?

— Нет, я не выступаю с докладом, если вы это имели в виду, — ответил Дагенхарт. — Я принимаю участие в работе семинара по вопросам пола в ранних комедиях.

— Замечательно, — сказал Томас, кивая так, словно ничего более увлекательного нельзя было придумать, стараясь подобрать какую-нибудь умную реплику, произвести впечатление, как будто он опять был студентом.

— А вы по-прежнему преподаете в школе? — спросил Дагенхарт все с той же слегка недоуменной улыбкой, словно Томас заявил, что он верхолаз или укротитель львов.

— Расплачиваюсь за свои грехи, — усмехнулся Найт.

— И никаких мыслей закончить докторскую?

— Господи, никаких, — чересчур горячо выпалил Томас. — Я хочу сказать, мне нравится преподавать в школе, кажется…

— Что вы делаете мир чуточку лучше? — насмешливо спросил Дагенхарт.

— В общем, да, — согласился Томас, стараясь не допустить в свой голос обиду. — Хотя бы самую малость. Сами понимаете.

— Что ж, наверное, кто-то должен находиться в передовых окопах, — сказал Дагенхарт. — Вы для этого подходите лучше многих. Однако я ума не приложу, как вы с этим миритесь.

— С чем?

— С ленью. С узаконенной посредственностью. Со всеми этими чертовыми тестами, доказывающими то, что всем нам и так прекрасно известно: никто ничему не учится и никому нет до этого никакого дела.

— Нет, — возразил Томас. — Все не так плохо. Я хочу сказать, что работаю в хорошей школе. Если любить свой предмет и учеников…

Какая-то женщина тронула Дагенхарта за плечо, и он обернулся. Ей тоже было за шестьдесят, высокая, с налетом царственности в осанке. Каким-то образом этой даме удалось вообще не заметить Томаса.

— Мы уже идем, — произнесла она скучающим тоном, с сильным британским акцентом.

— Да, — опомнился Дагенхарт. — Я вас догоню. — Спохватившись, он сказал: — Это Том Найт. Мой бывший студент. Теперь преподает в средней школе.

— Вот как? Неужели? — заявила «императрица». — Как это благородно с вашей стороны.

Томас кивнул, улыбнулся и прочел имя на бирке, приколотой на лацкане. Катрина Баркер.

У него отвисла нижняя челюсть.

— Мисс Баркер, — пробормотал он. — Я в восторге от вашей книги. Честное слово… замечательная.

— Вы имеете в виду мою последнюю работу? — спросила женщина.

— Вероятно, нет, — признался Томас. — Ту, которая посвящена городской комедии.

— Боже!.. — Она небрежно махнула рукой. — Это все было в прошлой жизни. Я уже давно не занимаюсь данной темой, но рада, что книга вам понравилась.

— На мой взгляд, она просто прекрасная. Ваш анализ религии в творчестве Джонсона и Миддлтона…[5]

Взглянув на часы, Дагенхарт снова обратил свои влажные проницательные глаза на Томаса и заявил:

— Что ж, рад был снова увидеться с вами, Найт. Всего хорошего.

Баркер изобразила сочувствующую улыбку, и ее взгляд наполнился добротой. Томас развел руками и покачал головой, показывая, что он все понимает. Эта важная персона занята, в то время как он сам…

Баркер направилась следом за Дагенхартом. Они пересекли вестибюль и прошли через двустворчатые двери в конференц-зал. Томас остался стоять один, листая программу, словно знал, что делает, имел полное право находиться здесь.