Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже не знаю, что лучше. Можно начать тетрадку, которую подарил мне мистер Кармайкл. Можно, можно… Порой у меня даже голова начинает кружиться, когда я думаю, сколько всего можно сделать. А пока что, милая Марта, я просто закончу это письмо и буду представлять себе, как у тебя мурашки побегут по спине, когда ты станешь его читать. Но ты-то поднимешь глаза к окну и увидишь огоньки в других домах. А я за окном вижу только горящие глаза диких зверей… Нет, вообще-то побояться чуть-чуть – это даже здорово: потом, когда страх проходит, становится так легко!
Дорогая Марта!
Сегодня мы с Эйприл играли в игру, которую я сама придумала, она называется «Я буду». Начали с меня, я назвала кучу необычных и рискованных занятий: исследовательница, которая открывает новые земли, путешественница на воздушном шаре и тому подобное. Все это унесло бы меня очень далеко от дома – наверное, это о многом говорит. А она, наоборот, сказала, что хочет быть нашей матушкой. Тут я прикусила язык, вот же он, правильный ответ, хотя мне бы ни за что так не ответить. Вряд ли я когда-нибудь смогу стать хотя бы капельку похожей на матушку: она такая добрая, внимательная к другим, благородная, неутомимая, а я все делаю неправильно! Я разозлилась сама на себя – ну как это я не додумалась? Эйприл безупречная сестра. С таким примером перед глазами я чувствую себя неполноценной, каким-то жалким серым насекомым, которое ползает слишком близко к земле, чтобы разглядеть что-то дальше собственного носа. (У нас, насекомых, вообще есть нос? С ноздрями и всем остальным?) Если я насекомое, неудивительно, что я такая эгоистка: я думаю только о том, как бы набить брюшко, – как и вся мелюзга. Правда, у меня есть еще мечты, которые крутятся вихрем в моей маленькой голове и помогают мне заглянуть чуть дальше.
Эйприл – безупречная, как я уже говорила. Так и слышу, как ты примешься меня утешать: «Да ладно тебе, что значит – безупречная?» Помнишь, как мы шпионили за ней: она с подружками играла в чаепитие и в дочки-матери с куклами, и мы решили, что никогда не станем такими, как они? На самом деле, я по-прежнему не хочу быть, как она. Но когда я смотрю на нее со стороны, она кажется мне такой благоразумной, такой воспитанной. Она прекрасно справляется со всеми домашними делами, шьет, вышивает, месит тесто: хлеб у нее получается просто объедение. И у нее всегда хватает терпения на Джун. (Я, к своему стыду, иногда выхожу из себя и оставляю Джун плакать, если мать не видит; а Эйприл – никогда: берет ее на руки и утешает, и всегда придумает, как отвлечь и развеселить). Эйприл послушная и прилежная. Когда отец задает выучить какой-то отрывок наизусть, она повторяет его, будто считалочку, перепрыгивая с ноги на ногу, даже если это, к примеру, очень серьезные наставления, – зато такой способ работает безотказно, и Эйприл всегда все выучивает. А я нет. И вдобавок ко всему, она еще и красивая: серьезные голубые глаза, фарфоровые щечки (да, даже сейчас, при нашей деревенской жизни, она, в отличие от меня, никогда не снимает шляпку), светлые кудри, которые водопадом струятся по плечам, прямая спина, уверенная походка и грациозные реверансы… Она полная моя противоположность: я смуглая, как индианка, и вечно растрепанная, то и дело спотыкаюсь и налетаю на все углы. Она должна быть для меня примером, потому что она всегда на шаг впереди, она старше, и мне достаточно просто повторять все за ней, чтобы стать хоть в чем-то лучше. Но у меня не получается, просто не получается.
Повезло тебе, Марта, что у тебя только братья.
Даже удивительно, думает Мэй, посасывая кончик пера, как так выходит, что Эйприл не раздражает своей правильностью. Ее можно было бы ненавидеть, но все ее обожают. Мэй очень к ней привязана, и восхищается ею, и даже ничуть не завидует. (Хоть это не входит в список ее прегрешений.) Эйприл такая, потому что очень похожа на мать, а Мэй – лесной зверек, странное существо, она вся соткана из света и тени, как тропинка среди деревьев. Джун вообще пока еще совсем крошка, непонятно, что из нее вырастет. Интересно, что думает матушка, глядя на трех сестер вместе. Неужели она и правда любит их одинаково? Или все-таки отдает предпочтение Эйприл, потому что видит в ней частицу себя? Не обязательно. Вот Мэй кажется, что любовь – очень странная штука: чем больше любви она отдает, тем больше ее остается в сердце. Бывают дни, когда Мэй готова обнять весь мир. Наверное, у матушки тоже так.
А отцу, скорее всего, хотелось бы иметь сына, серьезного и солидного юношу, с которым можно вести философские споры. Отец, конечно, тоже по-своему любит девочек, но иногда его любовь заключается только в бесконечных проверках (только Джун не грозят проверки – во всяком случае, пока она не научится говорить). Порой бывает очень трудно соответствовать его ожиданиям. Ведь он столько всего от них хочет, он так же требователен к другим, как и к себе самому, а часто ему просто не хватает терпения. В этом Мэй вся в него: она тоже вечно торопится и хочет добиться всего немедленно. Даже если сама толком не понимает, чего хочет.
Дорогая Марта!
Оказывается, Прекрасный Господин разбирается в индейцах, как и во всем остальном, лучше всех. Ты наверняка видела индейцев в городе: они приезжают на базар торговать корзинами или бусами, матушка всегда покупала у них какую-нибудь безделицу, чтобы дать им взамен что-то полезное. Хлеб, фрукты или даже шерстяное одеяло для молодой мамы, у которой на спине младенец с круглой и гладкой, как наливное яблочко, головкой. Но здесь всё по-другому. Здесь они у себя дома. Это их дом. Прекрасный Господин объяснил нам, что здесь все принадлежит им, а белые приехали издалека, чтобы присвоить себе их землю, деревья, пространство. Он объяснил мне, что это несправедливо, он даже написал письмо в Конгресс, призывая остановить такую практику, я полностью с ним согласна и тоже возмущена, это ведь так легко понять: нельзя брать чужое. Только если кто-то сам поделится. Как-то раз я пришла его навестить, и он сказал мне:
– Закрой глаза, Мэй, у меня для тебя сюрприз.
Я зажмурилась и протянула руку, он положил мне на ладонь какой-то холодный и тяжелый предмет, я открыла глаза, это оказался серый треугольный камешек.
– Это наконечник стрелы, – объяснил он. – Я нашел его третьего дня на берегу. Дарю его тебе, потому что ты настоящая воительница. Для того чтобы тут выжить, нужно быть воином. Но воином без войны, воином в переносном смысле.