стоит диктофон, хорошо зная, что я в любом случае его куплю. Я дала старику свою кредитку и подписала бумажку, где говорилось, что я обещаю выплатить сто двадцать девять долларов и тридцать два цента. Затем я пошла в простенькую булочную напротив, с алым навесом у входа, заказала себе миндальный круассан и села на высокий стул у окна во всю стену.

На улице начал накрапывать дождь. Я тихонько шептала в самое сердце диктофона. Я записала свой голос и проиграла его. Под запись я говорила очень нежно и услышала, как эта нежность вернулась ко мне в ответ.

Я почувствовала себя так, словно у меня появился новый любовник – такой, который зарывался бы в мои самые глубокие секреты, разыскивал бы внутри моей души пустоты и обживал бы их специально для меня. Я хотела дотронуться до каждой его части, понять, как он работает. Я стала изучать, от чего он заводится и что его напрочь вырубает.

Глава третья

Шила хочет бросить

Через несколько дней после покупки диктофона Шила сидит с Марго возле окна в небольшом районном дайнере. Они заказывают один завтрак на двоих и два кофе. Полуденное солнце отражается в обесцвеченных волосах Марго. На обеих – грязные кроссовки. На обеих – несвежее нижнее белье.

Шила. Ты не против, если я запишу наш разговор?

Шила достает диктофон, кладет его на стол и включает.

Марго. Что, прости?

Шила. Мне нужна помощь с моей пьесой, и я думала, может, с тобой об этом поговорить – вдруг ты сможешь мне помочь понять, почему у меня ничего не выходит. А потом я смогу переслушать запись, обдумать ее дома и выяснить, что же я делаю не так.

Марго трясет головой.

Марго. Во-первых, я не читала твою пьесу. А во-вторых, у меня нет никаких ответов.

Шила. Ничего, что ты не читала пьесу! Я думаю, проблема с событиями в ней, поэтому я просто перескажу тебе сюжет.

Марго. Почему ты ждешь от меня ответов на свои вопросы? Я не знаю ничего такого, чего не знала бы ты!

Шила. Я не жду, что ты просто возьмешь и выдашь мне все ответы! Зачем ты так говоришь? Я просто надеялась, что если я…

Марго. Ты что, не знаешь? Я больше всего боюсь, что мои слова повиснут в воздухе независимо от моего тела. Ты и твой диктофон – это мой кошмар!

Шила. Но вдруг ответ будет скрываться в чем-то, что я скажу? Кроме того, кто вообще это услышит?

Марго. Я не знаю! Я вообще не знаю, где что может оказаться. Вдруг я что-то ляпну, и кто-то решит, что я на самом деле это сказала и имела в виду? Нет уж, спасибо. Ты и твой диктофон – так я себе представляю свою смерть.

Шила глубоко вздыхает и смотрит в окно. Марго тоже смотрит в окно. Несколько минут они не разговаривают. Шила стряхивает песок со стола на пол.

Сидя рядом с Марго, я старалась отнестись к ее словам с пониманием. Я думала, как тяжело жить в этом мире нагишом. Я знаю, что боги заранее решают, кому из нас суждено прожить жизнь обнаженной. Они обдумывают это, когда собираются вокруг люльки с младенцем и раздают свои проклятия и благословения.

Большая часть людей проживает жизнь в одежде, и даже если бы им очень захотелось, не смогли бы обнажиться. А есть такие, кто не может ничего на себя надеть. Они проживают эту жизнь не как обычные, но образцовые люди. Им суждено оголить себя полностью, чтобы мы, остальные, знали, что значит – быть человеком.

Большая часть людей живет своей собственной, частной жизнью. Им дана естественная скромность, которую они сами ощущают как нравственность, но это не так, это – удача. Они осуждающе качают головами, когда видят обнаженных людей, вместо того, чтобы на их примере понять что-то о человеческой жизни. Но они неправы, что ведут себя так надменно. Некоторым из нас суждено быть голыми, чтобы остальные были освобождены от оков судьбы.

Марго (вздыхает). Ну хорошо. Знаешь, я уважаю твое искусство больше, чем свои страхи.

Шила. Спасибо тебе! Спасибо!

Марго. Просто пообещай, что не предашь меня.

Шила (успокаивающе). Да я даже не знаю, что это значит.

Шила подает знак официантке – и та подходит к столику.

Не могли бы вы принести нам еще и джем?

Официантка кивает и уходит.

Не многого ли я прошу – и джема, и воды?

Марго (с подозрением). Нет.

Шила прокашливается.

Шила. Окей. Вот что происходит в пьесе: есть две семьи, Одди и Синги. И у каждой семьи есть двенадцатилетний ребенок. У Одди – двенадцатилетняя девочка по имени Дженни, а у Сингов – двенадцатилетний мальчик по имени Даниель. Обе семьи на каникулах в Париже, и в первом же акте пьесы они встречаются на параде…

Марго. Погоди! Они знали, что встретятся в Париже?

Шила. Нет, это случайность. Короче, они встречаются в Париже случайно, потому что их дети узнают друг друга на параде, и между двумя мамами возникает совершенно необъяснимая вражда. Они с первого взгляда возненавидели друг друга, понимаешь?

Марго. Понимаю.

Шила. И в конце первой сцены Даниель пропадает.

Марго. Ясно.

Марго накалывает на вилку несколько кусков картошки, но они падают. Она ест их руками.

Шила. Следующая сцена – в отеле. Главный конфликт пьесы: пропажа ребенка. Но никто не реагирует на это так, как мы могли бы ожидать. Дженни очень хочет найти Даниеля, но она становится второстепенным персонажем, и на первый план выходит Мисс Одди, мать Дженни, которая по ходу дела как-то резко понимает, что очень разочарована в своей жизни, никак не реализовала себя и всякое такое. В первом черновике пьесы она сбегает на пляж – в Канны.

Марго. Погоди, а почему она сбегает?

Шила. Ну, она чувствует, словно задыхается в своей семье.

Марго. Наверное, она не испытывает к ним никаких чувств. Как бы иначе она могла сбежать от них?

Шила. Чего? Да нет, мне кажется, она просто хочет отвлечься. А, и затем у нее начинается интрижка с Человеком в костюме Медведя. В конце пьесы Даниель возвращается домой и выясняется, что он сам сбежал. За время отсутствия он успевает каким-то странным образом повзрослеть и теперь произносит загадочный монолог о том, как хорошо быть взрослым. Короче, Мисс Одди в итоге не едет в Канны.

Марго (разочарованно). Ах, она не