– Удивительная красота! Но кто же их оставил? – спросила она наконец.

Стерлинг в ответ просто пожал плечами, мол, не знает он. Его потрёпанную шапку едва не сдуло порывом ветра, и он получше нахлобучил её на голову. Томас поманил Амелию за собой, жестами велел осторожнее проходить между валунами. Девочка же едва ли не с раскрытым ртом шла за приятелем, высоко подняв голову и разглядывая странные камни. Не так давно она уже читала о мистических обрядах друидов, древних предков своего отца, и описания подобных мест, где они и проводили свои странные ритуалы. Теперь она шла, не обращая внимания на ветер и свист в ушах, и думала, а не находится ли она в одном из таких мест прямо сейчас?

Одна из каменистых тропинок вывела их за очередной холм. Глазам Амелии открылась скудная местность, утопающая в своей серости и высокой иссушенной траве. Когда они спустились ниже, Томас указал ей на скрытую среди кустарника дорогу, уходящую дальше, выше. Дорога уже травой поросла, а брёвна, брошенные друг напротив друга на расстоянии около трёх футов, были полусгнившими, засыпанными землёй.

Девочка взглянула на Томаса, в её глазах застыл вопрос, и молодой человек кивнул, чуть улыбнувшись.

Какое-то время они шли по этой странной дорожке молча, затем Томас достал из внутреннего кармана плаща записную книжку и грифель и начал что-то записывать. Амелия давно привыкла к подобному стилю общения, в этом было даже нечто романтическое, как ей казалось.

Через пару минут Томас протянул ей свои записи, и она прочла:

«Не знаю, кто именно ставил камни. Возможно, лет триста назад они скатились с хребта и врылись в эту холодную землю, чтобы местным было удобней сочинять мифы. Может быть, первые люди скатили их туда для наблюдений за Солнцем. Хотел бы я верить в это».

Они как раз дошли до конца дорожки. Здесь, на вершине холма, где ветер неожиданно стих, они обнаружили каменные постройки: пара домиков совсем развалились, от них остались только стены да деревянные подпорки, но один дом выстоял. Амелия тут же бросилась изучать находку, однако Томас успел перехватить её за руку, приложил палец к губам и первым зашёл внутрь. Там царила полутьма. Крыша обветшала, но не развалилась, две огромные печные трубы поддерживали её; входные двери лежали внутри дома, в общем и целом, кроме них здесь иных мелочей для уюта не сохранилось.

Девочка стояла посреди этой холодной постройки, оглядывая крышу, отверстия окон, слушая, как поскрипывают от ветра доски. Она приблизила к лицу записи Томаса и продолжила:

«В низине никто уже не помнит об этих местах, хотя каждый местный знает, что их предки обитали здесь. Готов поклясться, когда-нибудь найдётся умник, который присвоит эти земли себе. Говорят, век назад, а то и больше, здесь жили перекочевавшие скандинавы-пастухи, обосновавшись маленькой общиной. Они обитали в хижинах, пасли коз и следовали заветам Библии. Думаешь о том, куда они подевались? О, хотел бы я знать! Те немногие, кто обзавёлся потомством, спустились к берегу, бросили свои стада и хижины и никогда не возвращались. А как же остальные? Наверное, их съела эта земля, оттого здесь эта вечная пасмурность и холод, словно в склепе. Птицы это место тоже не любят, и я не понимаю, почему».

В такие моменты Амелия жалела, что он не мог рассказать ей обо всём вслух. Как по-странному тоскливо и завораживающе порой он умел писать! Стоило ей представить голос, которым он сумел бы поведать ей историю, и сердце замирало в непонятной возбуждённости. У него был потрясающе ясный и простой почерк, совершенно мужской и чёткий. Но вряд ли ему суждено было сравниться со звуками голоса.

Амелия очнулась, как после дрёмы, и оглядела старый пустой дом. Томаса рядом не было.

Она нашла его снаружи. Он сидел на большом бревне, обозначающем конец холмистой дороги, оставленной пастухами, и глядел на серый горизонт, сливающийся с розовой дымкой и темнеющим морем. Отсюда было даже сложно угадать время суток, такие плотные были облака. Амелия присела рядом, поправила походную сумку и вздохнула. Затем потёрла колени, немного замёрзшие под бриджами, и произнесла:

– Здесь так чудовищно одиноко, но для меня это место всё равно кажется прекрасным. Видимо, потому что напоминает о доме. Не о Форфаре, нет, а о Хайленд, знаешь?

Томас оторвал пристальный взгляд от горизонта и, взглянув на неё, понимающе кивнул.

– Я уже не помню, хоть и стараюсь. Не помню, как выглядела мама, даже лицо отца едва вспоминаю. Ненавижу себя за это! У нас был свой замок, и вокруг него холмы, вот такие же. А ещё деревни, дворы, и слуги, и хозяйство. Магдалена помнит, но она не желает ничего вспоминать, будто наша прошлая жизнь была позором.

Амелия подопнула носком сапога камешек и фыркнула.

– Я никогда не вернусь домой, Томас. А всё за-за этого треклятого короля! – она очень серьёзно вгляделась приятелю в глаза. – И ты собираешься ему служить?

Он нахмурился, и даже его бледное лицо вдруг побагровело. Томас забрал записную книжку и коротко начеркал:

«Больше всего я хотел бы всё сделать по-своему, но без поддержки отца я даже матросом не стану!»

Девочка вздохнула, её плечи устало опустились.

– Неужели так всегда будет? Наши жизни должны зависеть от кого-то другого? Если мне придётся решать… Да я лучше умру… – произнесла она тихо. – Я хочу остаться здесь и жить, как те пастухи, Томас. Здесь, среди холмов, в хижине без дверей.

Томас Стерлинг нерешительно приобнял её рукой, и тогда она прислонилась щекой к его плечу.

– Я тоже, – донёсся до неё хриплый шёпот, растаявший в очередном порыве ветра.

Пришло время возвращаться. Они шли обратной дорогой, и, пока Амелия кидала камешки в пропасть, с хребта, над ними громко кричали две чайки, прилетевшие со стороны моря.

***

Магдалена умела быть назойливой. В её-то положении прислуги она и до кровавого якобитского восстания знала, как убедить хозяев в своей правоте. Джеймс Гилли не был ни тюфяком, ни ведомым, но после кончины жены не нашёл ничего лучше, как завести роман с хорошенькой гувернанткой. А Магда действительно была ещё очень хорошенькая. Граф даже находил её чрезмерную набожность «занимательной», поскольку сам не был богобоязненным. И он был ещё достаточно молод, так что сама Магдалена не сумела устоять против соблазнительного греха, однако взяла слово с хозяина, что их роман останется в тайне.

Они оба оставались довольны этой связью. Что уж говорить, даже теперь граф Монтро охотно выслушал доводы и аргументы своей весьма мнительной и навязчивой любовницы насчёт странной дружбы Амелии и Томаса Стерлинга.

– Либо он женится на ней и получает то, чего так желает – ваши финансы, – почти яростно констатировала Магда, – либо пусть прекращает кружить девчонке голову. Поговорите с ним, он должен объясниться!

– С чего ты взяла, что ему нужно моё наследие? – спрашивал тогда граф.

– Он так рвётся за океаны и так сильно ненавидит пригретое для него в королевском совете место, что его папаша вот-вот выгонит парня взашей! Уверена, с вашими деньгами… вернее с тем, что достанется Амелии, ему не пришлось бы прогибаться под желаниями лорда Стерлинга. Будьте же вы благоразумны! – Магдалена уже готова была хозяину в ноги упасть. – Амелия должна остаться в высшем обществе незапятнанной, неопороченной! Кто знает, что у этого подлеца на уме?