В этот вечер, часу в восьмом, я со своей ротой назначен был в сторожевое охранение по северо-западной опушке леса Фришин у деревни Бебер-Свальде. От места боя у местечка Клейн-Шонау до этой деревни (путь шел лесом, вдоль железной дороги от Фридланда на Тапиау) расстояние было более десяти километров. Страшно изнуренная целодневным боем у Шонау, моя рота скоро идти не могла, и мы пришли к месту сторожевого охранения только в одиннадцать часов вечера, а пока я связался телефоном с соседней ротой 108‑го полка (правее меня) и расставил свои караулы и заставы, было далеко за полночь.

Днем в этом месте шел бой (район 108‑го Саратовского полка), и сейчас все увеличивавшееся зарево зажженной артиллерийским огнем усадьбы начало освещать и наши, только что вырытые, окопы, которые могли быть обнаружены немцами; поэтому, несмотря на сильное утомление, пришлось перенестись в тень, на самую опушку леса, и снова окапываться ввиду близкого противника.

В этой тяжелой обстановке, когда совершенно надорваны были наши физические силы – в дневном бою, десятикилометровом переходе, занятии участков охранения и копании окопов, – я особенно оценил своих помощников – подпрапорщиков и унтер-офицеров. Офицеров в моей роте уже в это время не было: поручик Кульдвер был прикомандирован к штабу полка (помощником адъютанта), подпоручик Врублевский временно командирован в штаб корпуса за пополнением полка запасными, а подпоручик Бадзен, раненный в бою 7 августа под Гумбиненом, еще лежал в госпитале. Обязанности офицеров исполняли мои кадровые унтер-офицеры, и только благодаря им в эту ночь все полевые посты, караулы и заставы точно заняли указанные мною места и окопались, вполне приготовясь, в случае появления противника, встретить его. Чувство долга и присяги и старая дисциплина преодолевали все!

Наконец, чтобы отдохнуть, я прилег в темноте на целую кучу брошенных немецких шинелей и ранцев. Голову положил на что-то твердое, как мне показалось – немецкий ранец, и сейчас же стал засыпать. И вот, слышу сквозь сон, как дежурный телефонист говорит мне: «Ваше высокоблагородие! Ведь вы легли на убитого немца!.. Пожалуйте лучше сюда, к нам в окоп, к телефону». Я поднял голову и, действительно, при свете электрического фонарика увидел труп убитого немецкого солдата, на спине которого лежала моя голова!..

Но нервы за время всех боев уже так были притуплены, утомление от трех почти бессонных перед этим ночей так было велико, что я, как только лег на новое мес то, сейчас же крепко заснул под охраной двух бодрых, выспавшихся днем телефонистов. По счастью, в эту ночь немцы нас здесь не побеспокоили. Рано утром по телефону получил приказание снять сторожевое охранение и присоединиться к полку.

Когда совсем рассвело, я увидал необыкновенно красивую местность, где мы провели эту ночь.

Совсем близко – небольшое озеро, как в зеркале, отражало опушку багряного, в ярких осенних тонах леса и крайние домики усадьбы, утопавшие в свежей еще зелени сада. Около домиков, ближе к нашим окопам, красивая клумба с цветами, но здесь же, на клумбе, среди роскошных махровых астр, нежных белых георгинов и поздних роз и прямо под навесом спелых, лопающихся от сока яблок и груш лежал убитый во вчерашнем бою белокурый молодой немец-солдат…

Остекленевший взор его устремлен был в небо, на груди его огромное пятно запекшейся крови… а на траве и цветах около него – слезы обильной росы!

Дали еще тонули в молочных облаках тумана, но на востоке уже горело зарево восходящего солнца и пробуждало во мне радость жизни.

Я быстро собрал роту и двинулся к полку. Телефонисты, весело перекликаясь, вслед за нами спешно снимали и накатывали на катушки проволоку полевого телефона.

5 сентября утром командир полка полковник Отрыганьев вызвал меня в штаб полка (Клейн-Шонау) и сказал мне, что, согласно секретному приказу дивизии, должна быть назначена от полка одна рота для выполнения особо важной задачи, и он назначает меня. В мое распоряжение будут назначены: пулеметная команда, команда разведчиков и взвод артиллерии. Подробности я получу в штабе дивизии от начальника штаба, полковника Радус-Зенковича, куда я завтра, 6 сентября, должен прибыть с ротой к 9 часам утра, ротную кухню взять с собой. Для пополнения роты, взамен убитых и раненых, командир полка обещал прислать запасных солдат.

Это назначение приятно польстило моему самолюбию, и я мысленно давал себе слово оправдать доверие любимого командира.

Рано утром поднял я свою роту, уже привыкшую к неожиданным походам, – сам верхом, – повел ее кратчайшей дорогой к штабу дивизии. Конь мой Янус, с которым я не расставался во все время кампании, был очень горячий. Никогда я не пользовался ни стеком, ни шпорами, а только шенкелями, чтобы подбодрить его, но на этот раз, видя по часам, что я могу опоздать, я поспешил вперед, все прибавляя рыси и, наконец, нервничая, в первый раз хлестнул его стеком, чтобы скакать в карьер. Янус взвизгнул и помчался.

Ровно в девять часов я был возле штаба дивизии, и вот здесь, когда я привязывал Януса к забору, он так крепко укусил меня в спину, что я вскрикнул от боли. Лошадь запомнила незаслуженную обиду и отомстила мне. Мне стало досадно и стыдно!..

Начальник штаба дивизии Генерального штаба полковник Радус-Зенкович рассказал мне, в чем заключается задача, и передал секретный приказ начальника 27‑й дивизии от 22 августа 1914 года за номером 24. На маленький отряд под моей командой: рота, сзади – батарея, команда разведчиков, пулеметная команда и команда сапер, возлагается оборона моста через реку Алле у города Алленбурга после отхода всей Первой армии на восток. Приказывается оборонять этот мост до наступления превышающих сил противника, после чего, отходя, мост этот взорвать. В приказе указывались тыловые пути для отхода колонн Первой армии на восток и последние пункты уже за немецкой границей, в Литве.

Прочитав этот приказ, начальник штаба на словах передал мне, что ввиду того, что настоящий каменный Алленбургский мост был немцами взорван, нужно принять меры к укреплению деревянного моста (построенного русскими саперами) и подъездных путей к нему для прохода через мост всей Первой армии и особенно тяжелой артиллерии. Для обороны моста в мое распоряжение, кроме моей роты, назначены: 1‑я батарея 27‑й артиллерийской бригады (подполковник Аноев), команда разведчиков 107‑го полка (поручик Зубович), пулеметная команда 106‑го полка (штабс-капитан Страшевич), подрывная команда 3‑го саперного батальона (штабс-капитан фон Фиттингоф) и команда телефонистов 106‑го полка.

Во время боя я непосредственно подчиняюсь командиру 107‑го полка полковнику Орловскому, впереди боевого участка которого расположен мост. Связь держать со штабом дивизии. 1‑я армия пройдет через мост на этих днях. Указаны тыловые пути отхода ее из Пруссии далеко на восток.

Получив этот приказ, я поехал навстречу подходившей роте и с нею направился к городу Алленбургу. По дороге я еще раз внимательно перечитал этот приказ, и мое сердце тревожно сжалось, когда я нашел строки о предстоящем отступлении Первой армии. Что случилось там, на фронте? Ведь нигде наша армия не разбита, везде сдерживаем немцев. Почему же мы бросаем Восточную Пруссию?..