Я не подозревал, что в это время немцы, спасая свою Восточную Пруссию, сняли и привезли с французского фронта, с Марны, два свежих корпуса и кавалерийскую дивизию и, нанеся 15–16 августа поражение Второй Самсоновской армии, собирались обрушиться на нашу Первую армию.

Не доходя города Алленбурга, я расположил роту в сараях деревни Шиллен при самой реке, у моста. Три быка (устоя) и настилка каменного моста, взорванного немцами при отступлении, лежали в реке, поэтому рядом был выстроен нашими саперами довольно основательный мост; наша 1‑я армия при наступлении в Восточную Пруссию прошла не по одному этому мосту, а и по мостам выше Алленбурга у местечка Лейссиенена и у Вехлау (где железная дорога). Теперь же эти мосты по стратегическим соображениям были оба взорваны, и почти вся армия должна идти обратно по единственному Алленбургскому деревянному мосту.

Совместно с прибывшим ко мне саперным офицером мы наметили план работ по укреплению моста и сооружению второго подъездного пути к мосту, специально для артиллерии. Моя рота под руководством сапер сейчас же приступила к работам. Не могу не отметить смелость и находчивость одного рядового еврейчика по установке козел в глубокой и быстрой реке, причем он едва не утонул.

Укрепив мост дополнительными «козлами», балками и новой настилкой, я распорядился его минировать, то есть сделать все необходимые приготовления к взрыву моста после нашего отступления.

Затем я, собрав всех взводных командиров, наметил на высоте, впереди моста, линию окопов для обороны, по обе стороны шоссе от Алленбурга на Клейн-Эйгелау; фланговые окопы давали перекрестный огонь, а окоп внизу обстреливал подход к мосту вдоль реки.

Когда вырыты были все эти окопы и ходы сообщения, я приказал измерить расстояние до ясно видимых рубежей и предметов. Между прочим, я распорядился вырыть один ход сообщения из окопов к мосту, вернее – к ручью, впадавшему в реку Алле. Ручей этот скрывался в прибрежных густых камышах, могущих служить хорошим прикрытием в случае отхода роты из окопов к мосту. На вышке сеновала я устроил наблюдательный пункт с большим кругозором. Все эти работы заняли у нас полных два дня…

24 августа я обратил внимание на высокую полукаменную мельницу на горке у деревни Триммау впереди моста, могущую служить немцам прекрасным пристрелочным пунктом. Я решил взорвать ее и поручил это саперному офицеру. Подложили под основание ее динамит и пироксилин. Сильные взрывы смутили покой некоторых артиллерийских парков и полевых госпиталей. Прискакали оттуда к мосту испуганные офицеры и врачи верхом, спрашивая: где немцы? Почему стреляет наша артиллерия? Я успокоил их, рассказав, в чем дело.

Между прочим, в этот день я получил приглашение на обед в близрасположенный артиллерийский парк. Милая компания молодежи, причем только сам командир парка был кадровый офицер – штабс-капитан, а остальные чины – прапорщики – мобилизованные студенты. Обед был, взамен спиртных напитков, с русским квасом, очень вкусный и сытный. Настроение молодежи было веселое и победное. Много, хотя и шутя, говорили о скором посещении Кенигсберга, о красоте этого города, открытки с видами которого офицеры достали в Алленбурге.

Никто из них еще не подозревал о «тыловых путях»…

Но вот, только что подали сладкое, как командиру парка вручил приехавший ординарец пакет. Я видел, как дрогнуло и побледнело лицо штабс-капитана. Он отпустил ординарца и приказал всем чинам не расходиться. Все насторожились. Затрещал телефон – вызывали из штаба артиллерийской бригады командира парка: приказ об отходе в тыл в первую очередь касался госпиталей и парков…

Когда командир парка сообщил об отходе назад, некоторое смущение было заметно у всех. Недоуменный вопрос: «Что случилось?» – отражался на всех лицах. Через пару часов парк уже выполнял свой тыловой путь!

На фронте, на линии кенигсбергских восточных фортов, в это время шли непрерывные стычки с немцами; много оттуда провозили раненых, направляя их из полевых госпиталей в тыл, в Россию, и наша армия, под натиском свежих немецких корпусов, наконец начала планомерное отступление. Днем шли бои на занятых позициях, а с наступлением темноты, под прикрытием гвардейской и армейской кавалерии, продолжался отход.

Для связи тыловых частей и учреждений с фронтом у меня в Шаллене был промежуточный казачий пост из трех человек. Эти донские казачки, приезжая ко мне каждый день с фронта, сообщали разные новости о происшедших за день стычках, часто сильно преувеличивая наши успехи.

Однажды вернулись на ночь только двое, ведя за собой лошадь третьего. Я спросил: «Где третий?» И вот, со слезами на глазах, бородатый донец рассказал: «Сегодня Бог наказал Макарушкина за то, что вчера он снял с убитого в бою немца золотое кольцо… Шрапнель угодила Макарушкину в голову, и он пал убитый недалеко от того немца, у которого он снял кольцо, а я ему еще вчера говорил: не тронь покойника, не бери кольцо, Бог накажет! Так оно и вышло!»

Началось отступление Первой армии. По ночам (25 и 26 августа) непрерывно, но со строгим соблюдением дистанций, в полном порядке, неторопливо проходили пехота, артиллерия и небольшие части кавалерии. Проходили полки (со знаменами в чехлах), со знакомыми офицерами, проходили разные штабы корпусов, дивизий, бригад. Тяжелые пушки сворачивали перед мостом на построенный для них моей ротой из подручного материала подъездной путь. Деревянный мост немного сгибался под грузом тяжелой артиллерии, и я сначала очень волновался в эти моменты, опасаясь катастрофы, но потом успокоился, особенно когда вся тяжелая артиллерия уже прошла через мост.

В эти дни я много беседовал со своей ротой, подготовляя солдат к честному выполнению возложенной на роту боевой задачи: оборонять мост для прикрытия отхода своих войск. Я еще сам ясно не представлял себе, как удастся мне выполнить эту задачу? Надолго ли смогу задержать врага? Но я верил, что отлично стреляющая рота, уже закаленная в прежних боях и стычках с немцами, не дрогнет и не поддастся панике. Мне вспомнилось тогда, как одна рота сибирского стрелкового полка, в бою под Сандепу с японцами, своим метким огнем остановила наступление целого полка. С другой стороны, я глубоко верил только в помощь Божию.

В это время фельдфебель мой разыскал где-то в городе оставленную немцами пекарню и там три-четыре мешка белой муки крупчатки. Мобилизованные булочники-хлебопеки начали печь вкусные булки, и я угощал ими проходивших знакомых офицеров. Целую корзину таких булок послал я в штаб дивизии и в свой полк, потому что уже скоро месяц, как армия белого хлеба и булок не видела. Из штаба дивизии мне прислали в ответ корзину, наполненную фруктами, и большой графин с хорошим квасом.

Когда через мой мост проезжал штаб дивизии, начальник дивизии генерал Адариди, благодаря за булки, посмеялся: «Вы и здесь продолжаете кормить нас вкусными вещами, как на полевой поездке в мае».

Командир полка полковник Отрыганьев, проезжая мимо моих окопов, напомнил мне обратить внимание на подступы к позиции. Это было очень ценное указание любимого начальника.

Я утром проехал верхом в сторону противника и оттуда наметил возможные подступы к моему мосту. На правом моем фланге одним из этих подступов являлась околица местечка Егерсдорф и самой деревни Шаллен, а на левом – узкая лощина, покрытая кустарником, где река Алле делает колено у Альтгоф. Это было очень важно, и я, так сказать, дополнил свой проект обороны моста.