1978]. С другой стороны, ребенку, рожденному от наложницы, несмотря на то что он был сыном Бодончара, даже не разрешалось участвовать в жертвоприношениях вместе с семьей [Rachewiltz 2004: 282].

Генеалогические связи потомков Бодончара, описанные в «Тайной истории монголов», приводят нас к первой монгольской женщине, которая предстает как историческая личность (Нумулун, نُولُومُون [Rachewiltz 1994,1: 229][42]. Ее влияние в монгольском обществе будет рассмотрено в следующем разделе этой главы, чтобы проиллюстрировать модели преемственности и трансформации между доимперской и имперской женскими ролями. Пример Нумулун важен потому, что это хронологически первое имеющееся в нашем распоряжении упоминание, в котором все различные аспекты автономии хатунов наблюдаются у одной женщины. Она изображается как человек, ответственный за всю хозяйственную деятельность своей орды (монгольского лагеря) и распоряжающийся, помимо прочего, таким важным видом деятельности, как обеспечение пропитанием армий своих подчиненных[43].

Кроме того, прежде чем Рашид ад-Дин начинает рассказ о матери Чингисхана, в «Джами’ ат-таварих» можно выделить еще трех женщин. Однако о них не упоминается ни в «Тайной истории…», ни в «Алтай Тобчи», что позволяет предположить, что их история могла дойти до персидского визиря либо через устный пересказ от его монгольских покровителей, либо через источники, не дошедшие до нас. Первая женщина — Тёра Гаймыш, дочь племенного вождя Сарик-хана. Она была выдана замуж за Курджагуша Буюрук-хана в обмен на то, что тот обеспечил защиту отцу, следуя традиционной кочевой практике брачного союза [Rachewiltz 1994,1: 91; Thackston 1998: 51]. О ней мы знаем немного, но упоминается ее участие в шаманских ритуалах — или «магии», как предпочитает описывать это Рашид ад-Дин, — что позволяет нам рассматривать религию как еще один аспект жизни монголов, в который были вовлечены женщины. На самом деле, имеются упоминания о том, что в традиционном монгольском обществе женщины выступали в роли шаманов [Roux 1959], но имеющиеся источники относятся к женскому участию в религиозной сфере более с политической точки зрения, как это было в случае противостояния Бортэ с верховным шаманом Теб-Тенгри, описанном ниже, или же изображают шаманские ритуалы как колдовство.

По словам Рашид ад-Дина, из-за этих «магических» практик муж Тёры Буюрук-хан постоянно испытывал неудобства:

Его жена, Тёра Гаймыш, занималась колдовством, и каждый раз, когда он [Буюрук-хан] отправлялся на охоту, она тут же сбивала его с пути. Поскольку он от нее страдал, то приказал двум своим наложницам убить ее, что они и сделали. После этого он стал беспокоиться о своих сыновьях и хотел скрыть от них содеянное. Воспользовавшись каким-то предлогом, он убил тех двух наложниц [Rachewiltz 1994, I: 116; Thackston 1998: 63].

Интересно отметить, что Буюрук-хан не сам убил Тёру, а послал для этого двух своих наложниц. Двух убийц также необходимо было убить, чтобы избежать вражды и недоверия со стороны других членов семьи, поддерживая таким образом союзы, созданные в результате брака. История также указывает на то, что убийство, заказанное Буюрук-ханом, было чем-то необычным, поскольку он оказался в ситуации, когда послал других женщин убить Тёру, а затем убил их, чтобы скрыть свой поступок. В патриархальном обществе высокий статус женщины не позволял мужу избавиться от жены, если она его не устраивала, что служило своего рода системой защиты женщин перед лицом мужского насилия — несмотря на приведенный выше пример.

Другая женщина, упоминаемая Рашид ад-Дином в этот дочингизидский период, — Коа Кулку, жена Кабул-хана и мать его шести сыновей[44]. Известно, что она была старшей сестрой Саина Тегина, ради которого она обратилась за помощью к татарскому шаману, когда ее брат заболел. К сожалению, после лечения Саин умер. Шамана отсылают домой, но позже «старший и младший братья» Саина идут в татарский лагерь и убивают его. Между монголами и татарами начинается вражда, и, поскольку Кабул-хан «женат на сестре Саина Тегина, Кабул-хану пришлось помогать ее братьям в битве». Так зарождается соперничество между монголами и татарами, которым отмечена ранняя жизнь Чингисхана, поскольку это племя считает себя ответственным за убийство отца Чингиса и передачу Амбакая (предка Чингисхана) китайскому императору [Rachewiltz 2004: § 53]. Актуальность этого события для нашей цели заключается в том, что, с одной стороны, это еще одна отсылка к роли, которую играли шаманы в традиционном монгольском обществе, а с другой стороны, это история, выстроенная с точки зрения Коа Кулку. Другими словами, Рашид ад-Дин не называет Саина «шурином Кабул-хана», но вместо этого женщина изображается как связующее генеалогическое звено между мужчинами. Если учесть, что Рашид ад-Дин основывал свою историю на монгольских источниках (устных или письменных) [Morgan 1997: 181–182], можно предположить, что после того, как Коа Кулку вошла в состав семьи Кабул-хана, она стала самостоятельным и влиятельным персонажем в монгольском повествовании о прошлом. Если это предположение верно, то в приведенном здесь эпизоде содержится еще одно доказательство высокого статуса, которым обладали монгольские хатуны в «традиционном» монгольском обществе, что отражается в линии передачи монгольского родства.

Наконец, внимание персидского историка также привлекла невестка того же Кабул-хана. Она фигурирует под именем Матай-хатун, и, что интересно, ее муж здесь вообще не упоминается. Эта история происходит в контексте вражды между Кабул-ханом и китайским императором. После пленения китайским посланником Кабулу удается бежать, вернуться в Монголию и организовать свою защиту, полагаясь исключительно на поддержку своей невестки (Матай) [Rachewiltz 1994, I: 253; Thackston 1998: 128]. Этот рассказ является хорошей иллюстрацией того, как женщины вмешиваются в военные дела. Конкретного упоминания об участии Матай в битве нет, но Кабул просит ее о помощи в нападении на китайского посланника. Среди тех, кого Кабул-хан просит о военной помощи, есть подданные Матай (рабы, слуги и родственники), но нельзя исключать и ее собственного участия в военной борьбе[45]. Имеются и другие упоминания об участии женщин в военных сражениях, включая, прежде всего, легендарные рассказы о дочери Чингисхана, участвовавшей в завоевании персидского города Нишапур, и о Кутулун, дочери Кайду, сторонника Угедэя (ум. 1303), которая якобы побеждала каждого мужчину, кто был достаточно храбр, чтобы с ней сразиться [Nicola 2010:101–104; Biran 1997:2; Qazvini 1912–1937,1:140; Boyle 1997,1: 177; Lane 2006: 248–250].

Итак, этот краткий обзор «Тайной истории монголов», «Алтай Тобчи» и «Джами’ ат-таварих» показывает, что женщины принимали участие в различных сферах жизни монгольского общества уже в доимперские времена. Несмотря на относительно скудную информацию, можно выделить целый ряд ролей, которые играли монгольские женщины в дочингизидской Монголии. Эти женщины не только участвуют в политике, религии, экономике и военных действиях, но некоторые из них упоминаются по имени, что указывает на их важность в