Российские саперы, понял я, загадывать на будущее не любят. Не будем этого делать и мы. Хотя очень хочется, чтобы все они, до единого, вернулись потом домой. Где их очень ждут, с «баксами» или без них — все равно.

Слатина — Приштина

Интервью на первую полосу

Младший сержант Костромина, повариха десантного батальона из 76-й Псковской дивизии ВДВ, давала интервью первый раз в жизни. И не кому-нибудь, а бригаде английских журналистов из лондонской «Дейли телеграф». Пока один при помощи переводчика расспрашивал ее о том о сем, двое других фотографировали.

То с одной стороны зайдут, щелкнут затвором. То — с другой. Опять щелкают затворами своих «Никонов».

Татьяна, конечно, не то, чтобы нервничала, но заметно волновалась.

— Перестаньте фотографировать, — шумела она на репортеров. — Я не собиралась с вами сниматься, не красилась и вообще… Может, это провокация — сделаете еще какую-нибудь уродину, — английских мужиков русскими солдатками пугать.

Я как мог ее успокаивал.

— Они ребята нормальные. Без провокаций. И на уродину пленку тратить не будут. И потом, такую красоту испортить невозможно.

— Вы так полагаете? — бросила на меня быстрый взгляд младший сержант. И в глазах ее было столько тепла и благодарной нежности, что, боюсь, если бы не трое детей, которые ждут меня в Москве, получил бы я, наверное, на свою голову статус «невозвращенца» из Косовского края. Но выручили меня коллеги.

Фотокамеры у репортеров из «Дейли телеграф» оказались цифровыми, и их на задней крышке тут же можно рассмотреть, что получается в кадре. Татьяна посмотрела на свое изображение и осталась, как мы поняли, довольна. Даже уступила настойчивым просьбам британцев и сняла с головы солдатскую кепку.

Пепельно-русая волна волос хлынула на плечи бронежилета, на ствол «Калашникова», на воротник камуфляжа… Голубые глаза Татьяны колыхнули из-под них, словно два озера, в которых можно было утонуть не только отцу трех детей. Англичане тоже вздрогнули, засуетились и еще быстрее защелкали затворами «Никонов». А младший сержант, будто и не догадалась, какой произвела эффект среди мужчин-журналистов, даже бровью не повела и продолжала рассказывать о себе.

— Возраст скрывать мне еще рано, потому что в 27 лет у нас, в России, это не принято. Нет, не замужем. Родилась в Киришах, под Ленинградом. Там сейчас живут мои родители. Отец служил прапорщиком, сейчас на пенсии. В армии я уже семь лет. Почему надела военную форму? Нравится мне это дело. Платят немного — 800 рублей в месяц. Но в Пскове на них жить можно. Тем более, если тебя еще и кормят в солдатской столовой. Конечно, и с парашютом прыгала. Прыгаю и сейчас. Повар ты или кто, — а у десантников все прыгают, даже писаря. У меня — 35 прыжков. В Косово не рвалась, — батальон послали, поехала с ним и я. Почему нет? Я — женщина свободная, что меня во Пскове, кроме службы, может удержать?! Вот у Лиды и Оли, — показала она на своих подруг, тоже батальонных поваров — рядовой Простак и рядовой Федосеевой, — дома мужья остались, дети, и ничего — приехали сюда. Приказ есть приказ, мы его обязаны выполнить.

Конечно, если бы не коллеги-англичане, я бы все-таки попытался Татьяну «расколоть», — кто поверит, что женщина в нашей армии, тем более такая обаятельная и привлекательная, как младший сержант Костромина, не сможет обойти любой приказ. Видимо, есть другие причины, почему она полетела в Косово. Но задать вопрос об этом не успел. Приоритет был отдан «Дейли телеграф», — они просили пресс-службу российских миротворцев познакомить их с нашими девушками — военнослужащими, их просьбам и вопросам была открыта «зеленая улица».

— Можно вас попросить прогуляться по тропинке? — спросили они Татьяну.

— Увай нот, — как заправская англичанка, ответила она. Поднялась, и, словно звезда подиума, прошлась между деревьев вперед- назад. Плавно покачиваясь и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, откуда раздавались щелчки никоновских затворов.

Чувствовалось, младшему сержанту начинает нравиться это необычное дело — интервью.

— А как у вас тут с сексуальными домогательствами? — спросил один из британцев.

— Чего-чего? — не поняла Татьяна.

— Ну, не страшно вам, — пояснил репортер, — вокруг триста солдат и офицеров, а вас — только трое на весь батальон. Никто не обидит? Хватать ни за что не будет?

Из прищуренных глаз батальонной поварихи посыпались искры гнева — вот она, провокация, которой младший сержант и опасалась.

— Это у вас там, на Западе, после всяких Моник помешались на этих «сексуальных домогательствах», — возмутилась Татьяна, — а у нас, в России, все по-человечески. Нас, русских женщин, не домогаются, за нами у-ха-жи-ва-ют. И это, чтоб вы знали, нормально и очень приятно. А кому и что позволить, на что и как ответить, это я, девушка взрослая, будьте уверены, знаю. Советоваться ни с кем не побегу. Жаловаться в суд и командиру тоже…

И столько неподдельной искренности и пыла было в ее словах, столько огня в тех голубых глазах, что… Да, что там говорить. Не рискнул я попросить у младшего сержанта Татьяны Костроминой телефон или адрес, о чем, если честно, до сих пор жалею.

«Домогательство» по-русски

И все-таки факт, скажем так, небескорыстного интереса к противоположному полу в российских миротворческих частях, расположенных в Косовском крае, был зафиксирован. Более того, это произошло на блокпосту номер 1 у въезда на приштинский аэродром Слатина.

Фамилий называть не буду. Хотя они, кому надо, известны. Дело здесь не в именах и фамилиях. А случилось вот что.

Нес службу на этом блок-посту наш паренек, десантник из знаменитого Боснийского батальона, того самого, что прибыл на аэродром Слатина в ночь на 12 июня. А напротив него, через дорогу, по которой из Приштины в Урошевац и обратно ездят албанские и сербские автомобили, телеги местных крестьян, стояла на таком же посту рыженькая англичанка — то есть рядовой армии Ее Величества Королевы Великобритании. Как и положено, в черном берете, бронежилете, пятнистом камуфляже, со штурмовой винтовкой Л85 А1 калибра 5,56 мм на плече.

С тяжелой такой винтовкой, килограмм на семь весом, если не больше. Но точно, раза в два тяжелее нашего «Калашникова» АКМ-74, который болтался на плече у десантника.

Час стояла эта рыженькая на посту, два, три… Никто ее не меняет. И бронежилет она не снимает, винтовку тоже. Смотрел на нее наш боец, смотрел. Она — на него. И сказать друг другу ничего не могут. То ли робеют, то ли языков не знают. Но первым дрогнул, ко — нечно, наш десантник. Отлучился на пару минут с поста. Вроде не дисциплину нарушил, а по делу.

Потом выходит из-за кустов, а в руках букетик полевых цветов. И на глазах у всех прямиком через дорогу к той самой рыженькой — к рядовому армии Ее Величества.

Очевидцы рассказывали, что, если бы кто стрелять в этот момент в нее начал, она бы, точно, не растерялась, знала, что делать и как. А тут… Зарделась вся, глаза опустила, цветы к лицу прижимает, будто нюхает, что-то лепечет тихонько про себя по-английски и вроде как бы книксен делает: мол, спасибо тебе, русский солдат.