– Мы навестим твою сестру в Карриво, – решительно сказал он. – И мою мать в Пуатье, а потом отправимся воевать.

В его устах это прозвучало как приключение, как приглашение сбежать в бродячий цирк, где выступает шпагоглотатель и веселит публику бородатая женщина.

Всю жизнь она ждала именно этого.

– Что ж, неплохой план, – заключила Изабель, не в силах скрыть улыбку.

Проснувшись, Изабель поморгала, недоуменно разглядывая листву над головой. Села, оправила юбку, которая задралась во время сна, открыв кружевные подвязки и разодранные шелковые чулки.

– Я тут ни при чем.

Изабель обернулась. Вот сейчас она смогла рассмотреть Гаэтона как следует. Долговязый, жилистый, крепкий, а одежда будто из мусорного бака. Лицо под обтрепанной кепкой чумазое и небритое; густые брови, резкая линия подбородка и глубоко посаженные серые глаза с длинными ресницами. Смотрели эти глаза пронзительно и жестко, и взгляд был откровенно голодным. Прошлой ночью она подумала, что так он смотрит на нее. Сейчас поняла, что это его обычный взгляд на мир.

Изабель его совсем не боялась, нисколько. Она не похожа на свою сестру Вианну, которой лишь бы поныть да подрожать от страха. Но уж она-то не плаксивая дурочка. И если собирается путешествовать дальше с этим мужчиной, лучше сразу прояснить некоторые вещи.

– Итак, – начала Изабель, – тюрьма.

Он приподнял бровь, словно вопрошая: «До сих пор боишься?»

– Девушка вроде тебя ничего об этой стороне жизни не знает. Я мог бы соврать, что моя история похожа на историю Жана Вальжана, и ты бы нафантазировала что-нибудь романтическое.

Всю жизнь Изабель слышала одно и то же. Снисходительным комментариям она была обязана собственной внешности. Очаровательная блондинка непременно должна быть глупенькой и легкомысленной.

– Ты что, воровал еду, чтобы прокормить семью?

– Не-а, – Он криво ухмыльнулся.

– Ты опасный тип?

– Иногда. Как ты относишься к коммунистам?

– А, так ты политический.

– Вроде того. Но я же сказал, девчонки вроде тебя ничего не знают о настоящей жизни.

– Ты удивишься, Гаэтон, но я знаю. Тюрьмы бывают разные.

– Да неужто, красотка? И что же такое тебе известно?

– Так что же ты натворил?

– Взял кое-что, мне не принадлежавшее. Устраивает?

Вор.

– И тебя поймали.

– Точно.

– Не слишком утешительно. Неужели ты был настолько беспечен, Гаэтон?

– Гаэт, – поправил он, подходя чуть ближе.

– Я пока не решила, станем ли мы друзьями.

Он коснулся ее волос, слегка потянул прядь, пропуская ее между грязными пальцами.

– Мы друзья. Бесспорно. А теперь пошли.

Он взял ее за руку, она хотела было возразить, но не стала. Они вышли из леса обратно на дорогу, смешались с толпой беженцев, которая разомкнулась и сомкнулась вокруг них, словно крепкий кулак. Одной рукой Изабель волокла свой чемодан, а другой цеплялась за Гаэтона.

Так они прошагали много миль.

Повсюду стояли заглохшие автомобили. Тележки ломались. Обессиленные лошади отказывались двигаться дальше. Изабель чувствовала, как ею овладевает безразличие, от жары, жажды, пыли навалилась тупая вялость. Какая-то женщина плелась рядом, она плакала, и слезы ее были черными от грязи, а потом ее сменила старуха в меховом пальто, которая страшно потела и, похоже, нацепила на себя все свои драгоценности.

Солнце поднималось все выше, зной становился невыносимым. Дети ныли, женщины стонали. Удушливый запах пота стоял над толпой, но Изабель, похоже, притерпелась и не понимала, воняет от людей или от нее самой.

Примерно в три часа пополудни, самое жаркое время дня, она заметила французских солдат, шагавших рядом, с оружием в руках. Солдаты шли вразброд, не строем. Позади загрохотал танк, давя брошенный на обочинах скарб. Несколько бледных солдат сидели на броне, понуро опустив головы. Оттолкнув Гаэтона, Изабель ринулась сквозь толпу к военным.

– Вы не туда идете! – возмущенно выкрикнула она, удивившись хриплости своего голоса.

Гаэтон набросился на ближайшего солдата, толкнул с такой силой, что тот упал, едва не угодив под ползущее мимо железное чудище.

– Кто будет воевать за Францию?

Солдат замотал головой:

– Никто.

Блеснул металл, Изабель увидела, как Гаэтон приставил нож к горлу несчастного парня. Тот зло закричал:

– Ну давай! Режь! Кончай меня.

Изабель оттолкнула Гаэтона. Дикая злость в его глазах испугала ее. Он действительно мог это сделать, мог перерезать горло человеку. И вспомнила: Они открыли тюрьмы. А что, если он гораздо хуже, чем вор?

– Гаэт? – позвала она.

И ее голос сумел прорваться сквозь пелену гнева. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и опустил нож.

– Кто же будет воевать? – горько спросил он, закашлявшись от пыли.

– Мы, – решительно заявила она. – Скоро.

Позади пронзительно засигналил автомобиль. Изабель даже не обернулась. Автомобиль теперь ничем не лучше пешехода – те немногие, что были еще на ходу, могли передвигаться только милостью людей, плотно державших их, словно заросли тростника в заболоченной реке.

– Пойдем. – Изабель решительно поволокла Гаэтона прочь от растерянных солдат.

Они двинулись дальше, все так же держась за руки. Изабель заметила, как изменился Гаэтон: он больше не улыбался и почти все время молчал.

В каждом очередном городке толпа редела. Люди оседали в Артене, Саране и Орлеане, глаза их загорались надеждой, руки тянулись к кошелькам, карманам, они рассчитывали, что наконец-то смогут что-то купить за деньги.

Но Изабель и Гаэтон продолжали путь. Они шли весь день, с наступлением темноты рухнули спать, а наутро вновь пустились в дорогу. К третьему дню Изабель впала в ступор от изнеможения. Между пальцами ног и на пятках надулись кровавые волдыри, каждый шаг причинял жуткую боль. Дико болела голова, живот сводило от голода. Пыль забила горло, Изабель то и дело заходилась в кашле.

Она равнодушно миновала свежую могилу на обочине дороги с грубо сколоченным деревянным крестом. Споткнулась обо что-то мягкое – дохлая кошка – и едва не упала. Гаэтон успел ее подхватить.

Давно она слышит этот странный звук?

Час? Или день?

Пчелы. Жужжат и жужжат. Изабель облизнула пересохшие губы и вспомнила, как славно было сидеть в саду летним днем и слушать жужжание пчел.

Нет.

Это не пчелы.