– Или язык, или палец!

– Это мы незамедлительно выясним. – Голос графа вновь окреп. – А ты манду случайно не вымыла?

– Нет, что вы!

– Или ты, может быть, основательно выссалась перед тем, как явиться сюда?

– Нет, я этого точно не сделала, уверяю вас, абсолютно точно.

– Ага, тогда хорошо, тогда просто великолепно. В этом и состоит прирождённый интеллект всех Мутценбахерш. Та свою манду никогда не подмывала и никогда не ссала заранее. Это просто сказка: забирайся-ка теперь на шезлонг!

– Это на что я должна забраться?

Пеперль в растерянности. Граф смеётся.

– Да вот на этот диван давай-ка забирайся.

Пеперль исполняет приказание.

– Так, а теперь задери платье на самый верх!

Пеперль усердствует, в данный момент она думает не о гешефте, она думает только о том, что теперь ее пизда становится предметом, доставляющим удовольствие.

– Простите, сиськи мне тоже показать?

– Если они есть у тебя, показывай, – елейно отвечает граф.

Прислонившись к спинке шезлонга, Пеперль стоит с раздвинутыми ногами, а граф погружает холёный палец в её врата, отодвигает в стороны срамные волосы, с лёгкой нежностью поглаживает ей секель, а потом глубоко ввинчивает палец внутрь щелки. Колени у Пеперль начинают дрожать, и она издаёт глубокий вздох.

– Хорошо? – спрашивает граф. – На тебя скоро накатит?

– Да-а-а!

– Скажи, что делает мой палец?

– Твой палец находится у меня в манде, – с дерзкой откровенностью произносит Пеперль.

– Ты не должна разговаривать со мной на «ты», маленькая блядь, ты что это себе позволяешь! Итак, как следует сказать?!

– Палец господина графа находится у меня в манде, – поправляется Пеперль.

Её сейчас абсолютно безразлично, что говорить, лишь бы палец обрабатывал её как положено. Нежно лаская, скользит теперь аристократический, вельможный палец поверх срамных губ Пеперль. Он ненадолго задерживается на взбухшем бугорке секеля и потом снова ныряет в отверстие. Пеперль повизгивает от удовольствия, её алчущая пизденка буквально заглатывает ласкающий палец. Граф усерден, он смотрит Пеперль в лицо, но как только замечает, что глаза у той начинают стекленеть, быстрым движением, к великому сожалению Пеперль, вынимает его и тщательным образом обнюхивает:

– Ах, что за пахучая манда, – с наслаждением произносит он, и когда девочка умоляет его продолжить манипуляцию, он грубо ей отказывает. – Дай мне спокойно нюхать твою манду!

– Пожалуйста, – говорит она, – если господин граф желает нюхать, то может прямо туда засунуть нос. – «Нос и язык, – размышляет она, – не больно-то далеко отстоят друг от друга, и может быть потом я и его язык заполучу».

– Ах ты, маленькая поблядушка! – Граф в полном восторге. – Умеешь ты завести человека, стерва разъёбанная. Иди-ка со мной, поглядим, что я смогу сделать для твоей манды.

Пеперль надеется, что сейчас её, наконец, выебут по-взрослому.

Граф отворяет дверь, проходит через огромную, элегантную спальню, где при виде широченной кровати у Пеперль дух захватывает, в выложенную белым кафелем ванную комнату, где перед мраморной ванной стоит удобная, широкая, обтянутая кожей скамья.

Пеперль думает, что вот сейчас, дескать, всё и начнётся по-настоящему, теперь она готова на всё, однако граф прерывает её размышления.

– Разденься догола и ложись на скамью, юная Мутценбахерша.

Пеперль выполняет приказ и тотчас же разводит ляжки. Да, она делает и кое-что ещё. Руками она широко раздвигает срамные губы, так что её пиздёнка теперь настежь открыта глазам графа. Граф долго и сосредоточенно разглядывает нежную штучку.

– У твоей матери была точно такая же манда, как у тебя, – наконец, отзывается он с похвалой. – Сейчас я буду возбуждать тебя до тех пор, пока ты не заверещишь от похоти, однако кончить тебе я не позволю. Я не стану тебя ебать, потому что мой хуй слишком благороден для твоей сраной манды. Нет, – высокомерно объявляет он, – я не буду тебя ебать своим благородным хуем. Самое лучшее, что я могу для тебя сделать, это вылизать твою манду, понятно?

– Да, да, – говорит Пеперль и думает, что ему давно уже следовало бы, наконец, приступить к делу, а не болтать так много. Что за идиотская болтливость, за это время он мог бы дважды её отшворить, и всё было бы в полном ажуре. Вместо этого он топчется перед ней, разглядывает её пизду и пальцем не шевелит. Пеперль крайне разочарована и ещё шире растягивает пиздёнку.

– Ты действительно ещё не выссалась? – ещё раз озабоченно спрашивает граф.

– Да, я на самом деле ещё не выссалась, – уверяет Пеперль, – но как раз сейчас, когда господин граф об этом заговорил, мне захотелось посикать. Скажите, пожалуйста, куда я могу здесь отлить?

Пеперль приподнимается, и тут граф её ухватывает.

– Сюда, – говорит он, указывая на свой рот.

– Куда, простите? – в совершенном недоумении переспрашивает Пеперль.

– В рот, ты должна нассать мне в рот, глупая курица, ну давай, живее… живее…

Он опускается перед кожаной скамьёй на колени, двумя руками приподнимает жопу Пеперль и, точно бокал, подносит её пиздёнку к губам. Пеперль мгновенно возбуждается, стоило ей почувствовать пиздёнкой бородатый рот, и нетерпеливо виляет пиздой из стороны в сторону в ожидании его языка. Ибо призыв графа пописать ему в рот она приняла за очередную скабрезную шутку. Однако громкий рык графа возвращает её к реальности:

– Может, ты перестанешь вертеться и, наконец, сделаешь то, что я тебе велел? Ссы мне в рот!

Да, тут ничего не поделаешь, думает Пеперль, раз уж он такой упрямый. И она начинает ссать в графский рот. «Прав был Ферди, – думает при этом она, – граф действительно свинья свиньёй. Впрочем, меня больше всего интересует, когда же этот старый козёл меня, наконец, выебет. Как он это сделает, мне сейчас совершенно без разницы».

Мочевой пузырь опустошается, граф со смаком проглатывает последние капли и поднимается на ноги. Лицо у него пунцовое, борода немного растрепанная и мокрая, его глаза блестят, он точно в дурмане.

– Юная Мутценбахерша, какая сладкая у тебя манда. Теперь я вылижу её так, что у тебя голова пойдёт кругом!

«Ну вот, наконец, что-то и мне перепадёт», – думает Пеперль.

Он одним махом сметает девочку со скамьи, и сам укладывается на неё.

– Присядь надо мною на корточки!

Сообразительная Пеперль мигом соображает, что от неё требуется. Она устраивается на корточках, поднеся пиздёнку прямо к его рту, борода и усы приятно щекочут промежность.

– Ну не так плотно. Приподнимись чуточку, – пыхтит старик, – чтобы я мог дотянуться и до твоей сраки. Сейчас ты будешь виртуозно вылизана, разок языком по манде и разок – по жопе. Но горе тебе, если ты потечёшь! Я ни одной женщине так не даю кончить, каждая должна потом тосковать по мне, я никогда не удовлетворяю баб полностью. Тогда все они снова приходят ко мне, потому что каждая надеется, что когда-нибудь я всё-таки дам ей истечь. Но я не позволю ни одной сраной манде кончать в мой благородный рот. Нет, нет, этого я не позволю!