Служанка покраснела и в замешательстве покачала головой.

— Может быть, вы влюблены в мисс Маргрету, — сказала она. — Но все же я этого не сделаю. О! Ни за что на свете не осмелюсь на это…

— Очень хорошо, но, по крайней мере, вы можете сказать мне, каждый ли день выходит гулять мисс Маргрета?

— Да, почти каждый день…

— И вы всегда провожаете ее в город, если она отправляется одна без родителей?

— Не спрашивайте меня, умоляю вас, не спрашивайте!.. — Тут она с плачевным видом и с признаками чрезвычайного замешательства стала вертеть фартук между пальцами. — Я не знаю, кто вы, и уверена, что мисс Маргрета также мало вас знает, я ничего не могу сделать для вашей милости, решительно ничего!

— Послушайте, посмотрите на меня получше. Можете ли вы думать, судя по моей наружности, что я такой человек, который в состоянии сделать зло вам или вашей молоденькой мисс? Кажусь ли я таким опасным человеком, на которого нельзя положиться? Поверите ли вы моему слову.., моему обещанию? Если я дам вам честное слово, поверите ли вы мне?

— Да, да! Разумеется, поверю! Вы так милостивы, так вежливы со мной!

За этим объяснением последовало новое оправление чепчика.

— Ну, представьте же себе, что я дам вам обещание, во-первых, ни слова не говорить мисс Маргрете о том, что я с вами переговорил, и, положим, во-вторых, что, узнав от вас, в котором часу вы выйдете со двора с мисс Маргретой, я вам пообещаю говорить с нею только при вас и при первом вашем знаке сейчас же удалиться, — если я обещаю вам все это, неужели вы и тогда не решитесь немного помочь мне?

— Конечно, в таком случае это дело совсем другое… Но вот, видите ли что, хозяина-то я страх как боюсь! Не желаете ли вы с ним прежде переговорить.., с нашим-то хозяином?

— Поставьте себя на месте мисс Маргреты и скажите, приятно ли бы вам было, если б за вами стали ухаживать с позволения вашего отца, не спросившись вашего желания? Приятно ли вам было бы получить предложение по поручению, хоть, положим, и через отца? Обдумайте же и скажите мне откровенно: было бы вам это приятно?

Она засмеялась и очень выразительно покачала головой. Я понял, что мой последний довод попал в цель, и повторил:

— Поставьте же себя на место мисс Маргреты.

— Тише! Не говорите так громко! — прервала меня молоденькая кухарка с видом доверия. — Я уверена, что вы хороший человек, — тут она еще ближе подошла ко мне, — и что у вас честные намерения, но тише! — Она положила руку на мою руку. — Я рада бы вам помочь.., если б только смела.., только.., а я могла бы…

— Вот что значит быть доброй девушкой! Скажите же мне теперь, в котором часу выйдет сегодня со двора мисс Маргрета и кто с нею пойдет?

— Ай! Ай! Ведь это очень дурно с моей стороны говорить о том, но делать нечего… Тш! Хозяин подымется… О, Господи! Что, если он подойдет к окну и увидит нас… Слушайте же: сегодня около одиннадцати часов она пойдет со мной на рынок… На прошлой неделе мы тоже ходили. Хозяину-то куда как не по нутру такие прогулки, но барышня так просила его о том, что вымолила-таки позволение. Барышня говорила, что никогда не будет хорошей хозяйкой, если не узнает настоящей ценности припасов, не научится распознавать хорошее мясо от дурного, ну и все такое… Понимаете?

— Тысячу раз благодарю вас. Вы мне дали все нужные сведения. Я буду здесь к одиннадцати часам поджидать вашего выхода.

— О, нет! Умоляю вас, не приходите сюда!.. Ведь это беда, что я сказала вам. Разумеется, не следовало бы мне говорить о том…

— Не беспокойтесь, вы не будете раскаиваться в том, что сказали мне. Я вам обещаю все, что было мною сказано. До свидания, помните же: ни слова о том мисс Маргрете до тех пор, пока я сам не увижусь с ней.

Я поспешил возвратиться домой. Некоторое время слышно было, как за мною бежала молодая кухарка, потом она остановилась, повернула назад и тихо притворила за собой калитку. Вероятно, она еще раз поставила себя на место мисс Маргреты, и при этом ее покинула мысль о каком-либо сопротивлении.

Никогда еще, кажется, Клэра не была так нежна, так внимательна ко мне, как в это утро, когда мы втроем — отец, она и я — сидели за завтраком. Теперь со стыдом и с горькими упреками самому себе вспоминаю я, как мало внимания я обращал на нее, как мало говорил с ней, с какою грубостью отказался ехать с ней в гости в тот вечер!

Батюшка был занят каким-то важным делом, Клэра старалась не беспокоить его, ко мне обратилась она с обычными расспросами об утренних занятиях. Я почти не слыхал ее нежного, упоительного голоса и отвечал уклончиво. Когда завтрак кончился, я поспешно вышел со двора, не сказав никому ни слова.

Спускаясь с лестницы, я машинально взглянул на окно в столовой. Клэра стояла у окна и смотрела на меня. На лице ее выражалась та же грустная тревога, как и вчера. Она улыбнулась, когда наши глаза встретились, но принужденная и печальная улыбка придавала ей совсем другое выражение, нежели то, которое ей было привычно. Но в ту минуту на меня это не произвело ни малейшего впечатления: сердце, мысли, вся душа моя были наполнены только свиданием с Маргретой. С этой только стороны чувствовал я избыток жизни и страсти, ко всему же остальному был холоден, апатичен, равнодушен.

На Голиокском сквере я был ровно за час до назначенного времени. Пожираемый нетерпением, я ни минуты не мог оставаться в покое. Я все ходил, обходил весь сквер вдоль и поперек и кружил по соседству, пока не пробило четверть одиннадцатого на часах ближайшей церкви. Я машинально ускорял свои шаги по мере приближения желанного часа. Наконец вот первый удар незабвенного часа в моей жизни! Прежде чем пробило одиннадцать, я был уже против сада Северной Виллы.

Прошло пять минут, еще десять, а никто не показывался. В своем нетерпении я охотно дернул бы колокольчик, чтобы проникнуть в этот дом, несмотря ни на что, какая бы ни была встреча, что бы ни случилось… Пробила первая четверть, послышался скрип дверей, и я увидел сходившую с крыльца Маргрету, а за нею шла знакомая мне служанка.

Медленно они вышли из сада и прошли через сквер с противоположной стороны от того места, где я стоял, но я успел подметить одобрительный взгляд, посланный мне служанкой. Молодая же мисс, по-видимому, и не заметила меня. В первую минуту я был до такой степени взволнован, что буквально не в силах был передвинуть ноги, однако вскоре я пришел в себя и поспешил догнать их, пока они были еще в уединенных местах.

Услышав мои шаги, Маргрета вдруг обернулась и посмотрела на меня такими глазами, а которых выражались гнев и изумление.

Минуту спустя ее очаровательное лицо покрылось ярким алым румянцем, голова склонилась, по-видимому, она колебалась, потом вдруг пошла еще скорее. Вспомнила ли она меня?.. При одном этом предположении я почувствовал смелость и…

Нет, я не могу повторить слова, с которыми обратился к ней! Теперь, когда я припоминаю, до чего довело нас это роковое свидание, — и теперь мне делается стыдно и страшно передать другим или облечь в более материальную форму слова, какими я объяснился с ней в любви. Может быть, это оскорбленная гордость — гордость вредная, жалкая, бесполезная, только она теперь овладела мной. После того что произошло между нами, мне стыдно начертать пером, стыдно напомнить самому себе то, что я говорил Маргрете Шервин в первое свидание с суровою откровенностью. Я считал долгом жертвовать самолюбием искренности моих признаний. До сих пор везде, кроме этого места моего рассказа, я действительно не уклонялся ни на шаг от истины, входил во все необходимые подробности, не поддаваясь самолюбию, но здесь, в этом месте моей истории, где малейшие мелочи чаще всего вспоминаются мне и, следовательно, без всякого труда могли бы быть мною рассказаны, — вот здесь-то именно в первый и в последний раз я тороплюсь и прохожу скорее мимо… Я не думаю оправдываться в причинах, побуждающих меня к тому, но не могу и не хочу разбирать их.