Вариант с кафе мне понравился, особенно в том, что касалось вафель и вообще любой приличной еды. Я посмотрела на Герцен с надеждой и кивнула, но она поняла это как-то по-своему и засмеялась. В этом смехе слышалось что-то непривычное. Позже я догадалась – смех был искренним, взрослые редко так смеются.

– Извини, я слишком быстро говорю – привыкла в Италии. – Она придержала свой стремительный шаг, чтобы я за ней успевала. – Я уже больше двадцати лет живу в Риме, но выросла в Лимбурге [5], поэтому знаю голландский язык, родители после переезда только на нем говорят. Хотя, наверное, акцент тебе непривычный, так что ты останавливай меня, не стесняйся.

Я не совсем понимала, что такое стесняться и ни разу не испытывала стеснения, хотя это чувство часто встречалось в книгах, особенно у девушек. Мы поднялись по лестнице на второй этаж, и доктор Герцен открыла один из кабинетов – тот самый, который когда-то занимал психолог. Теперь на желтой металлической табличке у двери тускло поблескивала чья-то другая фамилия, длинная и сложная, украшенная научными титулами. Но у стен все так же стояли полки с книгами, а над массивным деревянным столом висели на стене разные дипломы и сертификаты в рамках. Моя новая знакомая сняла плащ и узорчатый шелковый шарф, повесила их на вешалку у двери и села не за стол, а напротив него, в кресло для посетителей, жестом указав мне на второе. Я стянула мокрую куртку и, подумав, повесила ее на спинку кресла, а рюкзак поставила рядом на пол. Лучше иметь вещи под рукой на случай, если придется убегать.

– Боже, да ты совсем промокла! – воскликнула Герцен, увидев темные пятна на моей футболке. – И волосы все мокрые… Сейчас…

Она тут же вспорхнула с места и с ловкостью фокусника извлекла из чемодана розовое банное полотенце, свежее и пушистое, пахнущее миндальным мылом, и набросила его мне на плечи. Прикосновения ее были осторожные и мягкие, как будто она боялась меня спугнуть.

– Вы прилетели из Рима ради встречи со мной? – спросила я, выглядывая из своего полотенечного гнезда. – Но я вас совсем не знаю.

Герцен кивнула, и ее сияющее лицо стало сосредоточенным.

– Да, Сэйнн. Я прилетела ради встречи с тобой. Нам о многом нужно поговорить. Но давай начнем с самого важного. Как ты себя чувствуешь?

Мне хотелось есть, и я была растеряна, потому что никак не могла сориентироваться в ситуации. Эта женщина явно знает больше меня, и у нее есть какой-то план. Кто она? Что ей нужно? Я решилась на нейтральный ответ и пожала плечами под полотенцем:

– Нормально. Я в порядке.

– Ты скучаешь по отцу?

Ну конечно. Этот разговор – очередной тест, ведь она же представилась доктором. Но как мне угадать правильные ответы?

– Я его в последнее время почти не видела, – ответила я и опустила глаза, не забыв при этом вздохнуть. – Его как будто не было с нами уже давно, так что я привыкла жить без него.

– Ты знаешь, что с ним случилось?

Она знает, я поняла это по пристальному, внимательному взгляду. И выдала официальную версию, ту, которую напечатали в местных газетах.

– Он погиб. Несчастный случай. Его убило током от высоковольтного кабеля рядом с нашим домом.

– И ты не опечалилась, когда это случилось.

Шок. Я вспомнила Ливня, который выл от ужаса у крыльца, рядом с перепуганной соседкой, пока его не забрали в больницу. Надо заставить ее поверить, что я в шоке. Я еще ниже опустила голову и сгорбилась, стараясь казаться маленькой и беззащитной.

– Я… не знаю, доктор Герцен, – пролепетала я еле слышно дрожащим голосом. – Все произошло так быстро и внезапно…

– Это был не вопрос, Сэйнн, – мягко сказала она, и под этой мягкостью чувствовался несгибаемый стальной стержень. Она знает. Знает, что со мной что-то не так, поэтому она здесь.

Я замерла на секунду, потом медленно подняла голову. Герцен, сидя в кресле, склонилась ко мне, ее лицо было совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Жаль, что она сняла шарф, я могла бы им ее задушить. Интересно, как скоро ее найдут? Здесь есть камеры? Она смотрела на меня пристально и спокойно, совсем без страха. С любопытством. От тонкого белого свитера пахло миндалем, и белизна казалась чужеродной на фоне окружающей серости. Это кашемир, вдруг поняла я. Мне однажды удалось подержать в руках похожий свитер в торговом центре. Он был восхитительно легкий и мягкий, но стоил дороже, чем вся моя одежда, вместе взятая.

– Наверное, я просто в шоке, – сказала я, надеясь, что ситуацию еще можно спасти. По лицу доктора скользнула улыбка, похожая на солнечный зайчик, отбрасываемый острым ножом.

– Ты не в шоке, Сэйнн, – ответила она. – Если бы ты была в шоке, ты бы об этом не знала.

Пока я обдумывала эту фразу, Герцен продолжила:

– Смерть отца тебя не трогает, как и горе твоей матери и твоей сестры. Впрочем, радости ты тоже не испытываешь – не только в этом случае, а вообще. У тебя нет друзей, а в школе тебе сначала было очень трудно, но потом ты освоилась и теперь кого угодно обведешь вокруг пальца. Но со мной ты можешь не притворяться – я знаю, кто ты.

Кто я? В каком смысле? Конечно, я давно поняла, что сильно отличаюсь от других детей. Девиантное поведение. Но если все мои драки в детском саду и в школе со временем могут забыться, то смерть Виктории мне не забудут никогда. После того дня отец еще сильнее замкнулся в себе, так что я не соврала, сказав, что долгое время его почти не видела – он уже очень давно не работал, но все равно редко выходил из своей мастерской. Может ли Герцен знать про Викторию? Про то, что случилось на самом деле? Я думала об этом, и мне впервые стало по-настоящему страшно. Я почувствовала настоящий, глубокий, звериный страх, который гонит вперед оленя, преследуемого стаей волков. Вдруг меня все-таки признали ненормальной? Вдруг сейчас сюда ворвутся санитары, чтобы увезти меня в клинику, из которой нет выхода?

Но ничего такого не произошло, Герцен по-прежнему смотрела на меня с улыбкой и не спешила никого звать.

– Дай мне свою левую руку.

Она протянула свою, с длинными изящными пальцами, украшенными парой тонких колец. Я помедлила, но потом все же вложила свою ладонь в ее, готовая в любую секунду вырываться и бежать.

– Смотри.

Пальцами другой руки она оттянула рукав моей футболки, обнажив запястье. Там над венами на бледной коже темнело пятно размером с пятицентовую монету, по форме напоминавшее сердце. Оно было там сколько я себя помню.

– Ты знаешь, что это?

Я помотала головой:

– Мама говорит, что это родимое пятно, ничего особенного.

Теперь Герцен смотрела на меня так, будто задала задачу на сообразительность.

– Я думаю, ты уже заметила, что это не похоже на родимое пятно. А на что похоже, Сэйнн?