— Потому что нужно опасаться почты. Это касается всех стран и особенно Китая. То же самое относится к факсу и телефону. Нет ничего лучше прямого контакта, поверьте мне, вы уже в этом убедились на примере с господином Ли.

— А, и именно поэтому мы говорим по телефону, упоминая господина Ли и господина Чжоу, — насмешливо произнес Еугенио.

— Послушайте, старина, отель принадлежит американо-французскому концерну, в котором я — один из главных акционеров и поэтому могу поручиться, что ни один пират не подключен к телефонной линии, и вас это не должно волновать, — заявил Шуази-Легран решительным тоном. — Так что занимайтесь исключительно моей дочерью и статьями. Те, что вы прислали, оказались не слишком удачными, где это вы их списали?

— Ничего я не списывал, кроме того, вы прекрасно помните, что я не обещал вам большой литературы, — сухо возразил Еугенио. — Следующие статьи о Летнем дворце, «Храме Неба», Конфуции и прочем я отправлю вам факсом завтра утром.

— Ладно, история и культура это прекрасно, но напишите также о людях, цветах, запахах, которыми пахнет Китай сегодня, об общественных туалетах, в конце концов. Вы знаете, как пахнут общественные туалеты? Так вот, расскажите мне о них, старина.

Наступило молчание, потом Шуази-Легран недоверчиво спросил:

— Беатрис Алигьери, вы говорите? Это не шутка?

— Не будьте таким подозрительным, — ответил Еугенио. — Никто не несет ответственности за свое имя.

— Ладно, я вам доверяю. Вы, конечно, не ходили на Ванфуцзин, 92?

— А что, я должен туда сходить?

— Может быть, не знаю. До завтра. И не забудьте: Конфуций и общественные туалеты.

Еугенио повесил трубку и посмотрел на свой будильник в форме сердечка. Двадцать часов тридцать минут, у него оставалось полчаса, чтобы написать Марианне. Статья подождет. Он начал сочинять длинное письмо, сразу на чистовую, где рассказал вначале о своей скуке, которая, если исходить из теории господина Чжана, начала понемногу исчезать, поскольку он наконец ощутил что-то вроде предчувствия, увидев вещий сон: Ли По и луну в озере, но разве вещие сны учитываются? Он также рассказал о плакучей иве и металлическом стуле, мраморной лодке, рыжей девице с необычным именем, безработных молодых людях, о беспорядке, тревоге, рок-н-ролле и караоке. Потом пообещал прислать письмо из Сианя и открытку с изображением терракотовой армии, предупредив, что это не будет чем-то особенным, поскольку открытки в этой стране сомнительного качества. Он сильно-сильно целовал ее, всю, всю, всю.

Около девяти вечера Еугенио спустился в холл, напевая машинально «Я все еще мечтал о ней». Возле почтового отделения он встретил Беатрис Алигьери. То же мимолетное ощущение осенней свежести исходило от ее рыжих волос и ярко-синих глаз. Ее духи напоминали запах цедры лимона, слегка приправленной жасмином и свежей мятой. Она спросила, понравился ли ему Летний дворец. Он ответил «да», так как не мог ответить «нет», впрочем, у него и в самом деле осталось довольно приятное впечатление от Летнего дворца. Затем она поинтересовалась, не узнал ли он чего-либо нового о судьбе Анн-Лор. Он сказал то, что знал: она не возвратилась во Францию.

— Тогда я надеюсь, что она в Сиане, — предположила Беатрис. — Но почему вы не попытаетесь связаться с Пьетро Савелли? Может, он в курсе.

Еугенио подумал, что, несмотря на полноту, она довольно милая девушка и что они могли бы перейти друг с другом на «ты».

Темные шторы раздвинулись, и Чжоу Енлинь вошел первым. Просторный салон был сильно загроможденным. Толстые ковры заглушали шум шагов. В салоне стояли две софы, два маленьких лакированных круглых столика, уставленных мелкими безделушками, и множество других небольших вещиц, черных и изящных. Единственное внутреннее окно выходило на лестницу. Несколько ароматизированных свечей слабо освещали комнату. Особенно чувствовался запах воска, к которому примешивался еще один, менее различимый, хотя тоже приятный, похожий на запах перезревшего яблока. Едва заметные в полумраке шесть альковов, расположенные звездой, вели в другие комнаты. В каждом из них было по две двери, украшенных извивающимися драконами. Чжоу, прекрасно ориентируясь в обстановке, исчез в одном из альковов. Кто-то вышел ему навстречу — Еугенио заметил только бесшумно мелькнувший силуэт — и увел за быстро захлопнувшуюся дверь.

Оставшись на какое-то время один в этом странном месте, слабо освещенном неверным светом свечей, Еугенио неожиданно начал вспоминать о своем путешествии из Парижа в Пекин, о полете над бескрайним сибирским лесом, который время от времени пересекала извилистая серебряная лента реки. Он снова подумал о семье староверов, проживших десятилетия вдали от мира людей. Несмотря на кисловатый запах перезревших фруктов, пропитавший всю комнату, Еугенио чувствовал себя в ней уютно и, абсолютно не представляя, чего ожидать, все же не сомневался, что ничего страшного не произойдет. Он вспомнил другую историю, о которой не так давно прочел в газете: какой-то мужчина прожил один почти двадцать лет в лесной чаще, в маленьком шалаше, не имея никакого контакта с внешним миром, кроме радио (в статье не уточнялось, где он брал батарейки). Это произошло во Франции. Журналист писал, что этот человек совсем не опустился, он каждый день брился, «чисто» одевался и совершенно не страдал по стадной жизни. Не скучал, жил, подчиняясь смене дней и ночей, времен года. Читая эту статью, Еугенио находил поразительным, что такое возможно в конце XX века. Поражало не то, что об этом мужчине забыли — люди и общество легко забывают, — а то, что так можно жить в наши дни: в полном одиночестве, то есть сделать подобный выбор. Но почему в таком людном муравейнике, как Пекин, он думал о полном одиночестве, староверах, отшельнике в шалаше? Наверняка из-за живущего в нем ощущения растерянности и заброшенности. А может, он вспомнил о путешествии на самолете потому, что хотел побыстрее вернуться, или потому, что должен ехать завтра в Сиань. Что же касается сибирской реки, то она, скорее всего, всплыла в памяти, так как в тот момент, когда они летели над Сибирью, Чжан Хянгунь заговорил с ним, а сейчас Еугенио увидел здесь статуэтку, немного похожую на Чжана Хянгуня с растянутыми в улыбке губами. Хотя разве можно знать течение мысли?

На столике прямо перед собой Еугенио заметил маленькую приоткрытую шкатулку. Внутри нее лежал крошечный сложенный листок. Еугенио достал его и развернул, полагая, что прочтет какую-нибудь загадку или максиму, которые обожают восточные люди. На листке по-английски было написано: «Маленький мешочек не может содержать в себе большой предмет. Слишком короткая веревка не достает до дна колодца. Каждая вещь имеет свою цену». Еугенио сложил бумажку и положил ее назад в шкатулку. В этот момент штора раздвинулась и из одного из альковов вышла высокая девушка с огромными глазами и кукольной улыбкой, в красиво облегающем платье алого цвета.

— Здравствуйте, месье Трамонти, — произнесла она на поющем английском. — Меня зовут Виолетта, я в вашем распоряжении. Не хотите ли вначале прилечь и немного покурить?