Миндалевидное тело — это главный компонент нашей системы оповещения об опасности, которая являлась одним из аспектов социальной интуиции, помогавшей нашим предкам инстинктивно избегать хищников и несчастий, а также знать, кому можно доверять. Другим компонентом, по сообщениям Дамасио с коллегами, является область лобных долей, расположенная как раз над глазами. Авторы исследовали шесть пациентов с повреждениями этой области. Общий интеллект у них оставался неповрежденным, однако травма повредила эмоциональные воспоминания, лежащие в основе эффекгивной интуиции. Исследователи давали пациентам и десятерым нормальным испытуемым некоторое количество фальшивых денег и четыре колоды карт, повернутых рубашкой вверх. Затем участники эксперимента должны были открыть 100 карт, начиная с верха колоды, надеясь открыть те карты, которые сулили денежное вознаграждение, и избежать тех карт, которые влекли за собой денежный штраф. Две колоды были «плохими»; как правило, карты сулили вознаграждение в $100, но иногда «велели» участникам отдать крупные суммы денег, что в общем итоге приводило к убыткам. Другие колоды были «хорошими»: они давали вознаграждение в сумме лишь $50, зато штрафы были менее суровыми, что в сумме давало выигрыш. Принимая во внимание этот риск, — «чтобы все было как в жизни», с ее неопределенными опасностями и вознаграждениями, неэмоциональные пациенты демонстрировали минимум стресса, вытаскивая карты с суровыми штрафами, и при этом дольше тянули карты из «плохих» колод. Нормальные люди демонстрировали более эмоциональную реакцию на суровые штрафы и начинали избегать «плохих» колод задолго до того, как могли сформулировать, по какой именно причине они так поступают. Благодаря их эмоциональным воспоминаниям у них возникал импульс на уровне внутреннего голоса (интуиции), который и определял выбор. Во многих ситуациях реальной жизни, начиная от игры в покер и заканчивая заседанием совета директоров, сознательные рассуждения возникают после интуитивного знания, коренящегося в эмоциональных воспоминаниях. Иногда «унция интуиции перевешивает фунт размышлений».

Классические (павловские) условные рефлексы усиливают эти импульсы интуиции. После того как голодные собаки Павлова многократно слышали звук колокольчика перед получением пищи, их тела интуитивно знали, когда надо начать слюноотделение в предвкушении пищи. Когда исследователь Майкл Домьян включал красный свет как раз перед тем, как предъявить перепелам самку, самцы начинали реагировать сексуальным возбуждением на свет; интуитивная мудрость их тел подготавливала их к предстоящему свиданию. Страхи тоже вырабатывают классические условные рефлексы в нашей интуиции. Через год после ранения в плечо и бок после массового убийства в 1905 г. в Данблейне, Шотландия, шестнадцати пятилетних детей и их учительницы Мэтью Бирни все еще с ужасом реагировал на игрушечные пистолеты и звук лопающихся воздушных шаров. Это явление стали исследовать в лабораториях, сравнивая детей, подвергавшихся и не подвергавшихся насилию. В случае детей, переживших опыт насилия, гневное лицо на экране компьютера порождало в мозге волны, которые были сильнее и сохранялись более длительное время.

По мере выработки условных рефлексов стимулы, напоминающие отвратительные или привлекательные объекты, будут, по ассоциации, пробуждать интуитивное отвращение или симпатию. Привлекательная в норме пища, например сливочная помадка, будет непривлекательной, если предложить ее в отвратительной форме, например в виде собачьего кала. Мы воспринимаем взрослых с детскими чертами лица (круглое лицо, большой лоб, маленький подбородок, большие глаза) как обладателей детской теплоты, готовности подчиниться и наивности. В обоих случаях эмоциональные реакции людей на один и тот же стимул интуитивно распространяются и на сходные стимулы.

Вывод: благодаря нашим нейронным обходным путям, хранилищу эмоциональной памяти И условно-рефлекторным симпатиям и антипатиям наше тело аккумулирует и накапливает адаптивную интуицию.

Есть и другие направления социально-психологических исследований нашей социальной интуиции. Давайте кратко рассмотрим их для того, чтобы завершить наш обзор возможностей социальной интуиции.

Эффект простого предъявления. Десятки экспериментов, начатые Робертом Заджонком, показали, что знакомство питает симпатию. Повторное предьявление увеличивает нашу симпатию но отношению к новым бессмысленным словам, музыке, геометрическим фигурам, китайским персонажам, лицам и даже буквам своего собственного имени. Ричард Морланд и Скотт Бич продемонстрировали эффект простого предъявления следующим образом: четыре в равной степени привлекательные женщины молча появлялись перед двумя студентами в течение одного, пяти, десяти и пятнадцати сеансов. В конце курса студенты просмотрели слайды с каждой из этих женщин и оценили их привлекательность. Кто лучше всего выглядит? Та которую они видели чаще всего. Эта связь между степенью знакомства и симпатией не должна удивить молодого жителя Тайваня, который написал более 700 писем своей возлюбленной, убеждая ее выйти за него замуж. Она и в самом деле вышла замуж — за почтальона.

Оглядываясь назад, мы снова видим в этом мудрость. То, что наши предки считали знакомым, обычно было безопасным и доступным. Незнакомые вещи гораздо чаше оказывались опасными. Заджонк предполагает, что эволюция жестко заложила в нас интуитивное стремление устанавливать связи со знакомым и настороженно относиться к незнакомому. Однако наше предпочтение на уровне «внутренностей» всего знакомого имеет и негативную сторону — интуитивные, примитивные, автоматические предрассудки в отношении всего незнакомого.

Спонтанное приписывание свойств. Наблюдая за окружающими, мы не можем бороться с искушением выносить суждения. Мы быстро, спонтанно и непроизвольно делаем выводы о характерах окружающих людей. В одном из экспериментов Джон Дарли и Пейджер Гросс показывали студентам Принстонского университета видеозапись того, как Ханна, студентка четвертого курса, сдает устный экзамен, в ходе которого она дает правильные и неправильные ответы на вопросы. Половина студентов, увидевшая ранее Ханну на фоне унылого городского пейзажа бессознательно сделала вывод о ее слабых способностях и запомнила, что она не ответила на половину вопросов. Другая половина студентов, видевшая ранее Ханну в цветущей пригородной зоне, сделала вывод о том, что у нее более высокие способности к обучению, и запомнила, что Ханна ответила на большинство вопросов правильно.

Это приписывание свойств было неявным и непроизвольным, поскольку студенты заявляли, что на их решение об успеваемости Ханны ничего не влияло.

У людей также есть одна интересная особенность: когда они слышат, как один человек рассказывает о другом плохие или хорошие вещи, они приписывают говорящему плохие или хорошие качества. Во время нескольких экспериментов Линда Мэй, Донал Карлстон и Джон Сковронски обнаружили, что если мы разносим сплетни о каком-то человеке, то слушатели могут бессознательно ассоциировать содержание этих сплетен с нами. Назовите кого-нибудь дураком или ничтожеством, и впоследствии люди могут отнести к этим категориям вас. Опишите кого-нибудь как тонкого и сочувствующего человека — и вы тоже будете казаться таким. Даже тех, кто приносит дурные вести, инстинктивно не любят, равно как и незнакомцев, которые напоминают нам о неприятном человеке.