Самолет завел моторы и начал выруливать на взлетную полосу; мы провожали его глазами. Когда он поравнялся с нами, из пилотской кабины высунулась женщина-пилот и широко нам помахала:

— Удачи, Пепси! Каллен, не забудь книжный формуляр!

Это была миссис Айль, ужасная учительница, мучившая меня в шестом классе. Я не видела ее старой, толстой морды лет пятнадцать, но вспомнила тут же, как вспоминается лик былой немезиды[21]. Она-то здесь что делает, спрашивается? На ней даже был старый кожаный летный шлем с «ушами», как у Красного Барона[22].

Самолет набрал скорость и помчался по взлетной полосе, усыпанной черным гравием. Оторвавшись от земли, он круто пошел вверх, в синее, как море, небо.

Я обернулась к верблюду Марцио, к его смешной печальной коричневой морде:

— Куда она полетела?

— К Тюленьему Счастью. Это на юге Второго Маха. Я кивнула и сделала вид, как будто понимаю, о чем это он. Тюлени? Мах? Добро пожаловать на Рондуа!

Мистер Трейси и Пепси уже направились к большому железному сооружению, похожему на ангар для легкомоторной авиации. Я прибавила шагу, но нагнала их, только когда они остановились у дверей.

— Каллен, не хочешь сказать Пепси, что там внутри, или лучше я скажу?

— Э… лучше вы. Я еще не вполне сориентировалась.

— Хорошо.

Пес был таким высоким, что Пепси и мне приходилось задирать голову, обращаясь к нему.

— Пепси, за этими дверьми все игрушки, какие только были у твоей мамы в детстве. На той стороне. Если захочешь, можешь взять с собой в путь две из них. Волшебной силы Костей в них нет, но они принадлежали твоей маме, когда ей было столько же лет, сколько тебе, и поэтому иногда смогут утешить, если будет страшно. Ну, взглянешь?

— Да, да! Какие игрушки?

Пепси взялся за ручку, но створка ворот оказалась слишком тяжелой, тогда волчица Фелина осторожно взяла ручку в зубы и потянула на себя.

В ангаре — ни окон, ни электрического освещения, но почему-то там было светло как днем. Я не сразу осознала, что передо мной, но, когда через несколько секунд до меня дошло, я только и смогла, что вымолвить:

— Господи боже ты мой!

На деревянном столе посреди ангара лежали сотни игрушек всевозможных размеров. Я сразу узнала плюшевую собаку, рыжевато-коричневую и черноносую, с которой спала не один год, когда была маленькой. Каждый вечер перед сном я крепко обнимала ее, целовала в нос, который отзывался писком, и говорила: «Спокойной ночи, Фарфель».

— Фарфель?! Где вы его нашли?

— Каллен, здесь все твои игрушки.

Меня то бросало в жар, то начинало знобить; казалось, передо мной раскрыли полный драгоценных воспоминаний и давно потерянный фотоальбом или капсулу памяти. Я приблизилась к столу и медленно ощупала любимые вещи, утраченные и позабытые; вещи, которые когда-то значили для меня так много и теперь напоминали об этом с шокирующей силой. Балерина, оставленная в номере вашингтонской гостиницы; зеленое морское чудовище с желтым языком, который вываливался наружу, если сжать чудище покрепче. Набор «Винки-динк» для рисования на экране телевизора и светло-вишневая статуэтка, изображающая отца со мною на руках, которую я вылепила из глины: оба мы были лысыми пухляками, а дырочки на месте глаз, носа и рта я проделала зубочисткой.

Пепси выбрал две игрушки, которых я совершенно не помнила: белую ковбойскую шляпу «екай кинг» и резиновую куклу Попай. Я полюбопытствовала, почему именно их, но он пожал плечами и в свою очередь поинтересовался, кто такой Попай; ему понравилось, какие у матросика потешные руки.

— Это из мультфильма. Он питается исключительно шпинатом.

— А что такое мультфильм?

Разве бывают мальчишки, которые не знают, что такое мультфильмы?

С другой стороны, разве бывают мальчишки, которых звать Пепси?

Я спросила у мистера Трейси, можно ли и мне взять одну игрушку. Почему-то из всего, что там было, я больше всего захотела бейсбольную перчатку; тем летом мне исполнилось шесть, и я что ни день отчаянно сражалась в бейсбол, изо всех сил изображая мальчишку-сорванца. К моему удивлению, пес-великан ответил твердым отказом.

На улице только что закатилось солнце и небо было цвета персиков и слив. Сложив огромные лапы, волчица и верблюд ждали нас возле кожаных рюкзаков. Воздух пах пылью и последним теплом. Кроме наших шагов, не раздавалось ни звука.

Пепси нахлобучил свою ковбойскую-шляпу и тщательно выровнял. Закинув за спины рюкзаки, мы двинулись на север. По-моему, на север.

Однажды на вечернем матче вскоре после этого сна недоносок по имени Дефацио ростом шесть футов девять дюймов обрушился всем своим весом на Дэнни и вдребезги разнес ему коленную чашечку. Меня там не было, но мне передали, что Дэнни, как это принято, тут же его простил.

Далее действие перенеслось в травмпункт «скорой помощи» — в итальянском варианте «пронто соккорсо», — где единственное, что действительно было «пронто», так это всеобщее замешательство по поводу того, что же делать с ногой бедного моего мужа.

Мне никто не позвонил, поэтому о случившемся я узнала, только когда Дэнни приковылял домой на алюминиевых костылях, с коленом, закованным в гипс и… загубленным.

Я не знала, возмущаться мне или плакать, но держала рот на замке, опасаясь, что Дэнни будет только хуже.

Следующие несколько дней мы старались вести себя как можно осторожнее, быть добрее друг к другу и не подавать виду, как мы перепуганы. Разумеется, все последние месяцы я прекрасно понимала, что не может такое везение быть вечным, но разве кто-нибудь когда-нибудь бывает готов к катастрофе? Конечно, в жизни полно мерзавцев и мерзких ситуаций, но кому хочется думать об этом? Да и вообще, что это за жизнь, если трясешься от каждого стука в дверь, от каждого письма в почтовом ящике?

Дэнни делал вид, что сохраняет спокойствие, но его страх перед будущим был очевиден: жена ждет ребенка, а на его спортивной карьере окончательно поставлен крест. Жизнь уготовила ему крепкий удар, и даже стойкий, невозмутимый Дэнни не имел ни малейшего понятия, что делать дальше.

Руководство клуба оплатило две необходимые операции, но потом все свелось к тому, что вот, мол, приятель, последний чек и заходи как-нибудь на огонек. Столь скорое, хоть и вполне понятное безразличие до крайней степени меня взбесило и никак не способствовало тому, чтобы разрядить атмосферу.