Раскрываются особенности социально-политических взглядов Бабёфа на проблему построения «общества совершенного равенства», как идеала общественного устройства, явившихся во многом предтечей марксистко-ленинского учения о бесклассовом коммунистическом обществе и государстве пролетарской диктатуры как средства для его реализации.

Ключевые слова: Франсуа Ноэль Бабёф, Великая Французская революция, движение во имя равенства, утопический коммунизм, «общество совершенного равенства», марксизм-ленинизм, Диктатура пролетариата.

1.

Диктатура пролетариата — тема важнейшая. Старшее поколение советских людей ещё со школьной скамьи помнит, что она — показатель коммунистичности человека: грубо говоря, признаёшь необходимость диктатуры пролетариата на первой фазе коммунистической формации — марксист, не признаёшь — оппортунист[25]. Сам термин «диктатура пролетариата» впервые появился, как известно, в 1850 г., в работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.»[26]: «…Тогда на место требований, к удовлетворению которых пролетариат хотел принудить февральскую республику, требований чрезмерных по форме, но мелочных и даже всё ещё буржуазных по существу, выступил смелый революционный боевой лозунг: Низвержение буржуазии! Диктатура рабочего класса!» Затем, в письме к И. Вейдемейеру 5 марта 1852 г.[27], Маркс пишет: «То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов.» В «Критике Готской программы» 1875 года дан следующий вывод: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата.»[28]

Франсуа Ноэль Бабёфа.

Гравюра.

Да, приоритет Маркса в открытии диктатуры пролетариата — вечного врага и будущего могильщика буржуазии, без которого она не может существовать, потому что он неизбежно порождается самим процессом капиталистического производства, является его неотъемлемой частью — приоритет Маркса здесь бесспорен. Но идея, что для перехода к справедливому «обществу всеобщего счастья» (по сути коммунистическому) необходима революционная «диктатура трудящихся» — эта идея появилась за полвека до «Манифеста коммунистической партии», она вытекала из опыта Великой французской буржуазной революции конца XVIII в. Речь идёт о теоретических и практических выводах Бабёфа и его товарищей по «заговору равных»[29]. Они впервые в истории смогли соединить мечты о справедливом обществе без частной собственности с идеей необходимости для его достижения, во-первых, революции, во-вторых, после свершения революции — переходного периода от эксплуататорского общества к коммунистическому, и, в третьих, неизбежности в этот переходный период диктатуры трудящихся (т. е. пролетариата и полупролетариата: рабочих — фабричных и мануфактурных, а также беднейших ремесленников, подмастерьев, трудового крестьянства и т. д.). В конце XVIII века во Франции пролетариат ещё только складывался, был частью «третьего сословия» и не осознавал себя как особый класс со своими собственными интересами, поэтому «равные» не выделяли его из общей массы обездоленных «санкюлотов»[30]; не имели они и верного представления о законах общественного развития — исходили из популярной в веке Просвещения теории естественного права. Уже этого достаточно, чтобы видеть, какой грандиозный скачок совершила мысль Маркса, который подвёл под прекрасные мечты предшественников твёрдый фундамент научной теории развития общества и чётко определил класс, которому предстоит стать освободителем человечества. Через полвека после казни бабувистов[31] передовая общественная мысль была интегрирована Марксом.

* * *

Советская школа изучения марксизма-ленинизма много сделала для освоения наследия крупнейших утопистов (возникших, начиная с XVI–XVII вв. — в период становления капитализма) — Т. Мюнцера, Т. Мора, Т. Кампанеллы, Ж. Мелье, Г. Мабли, Морелли, Р. Оуэна, Ш. Фурье, А. Сен-Симона. Они органически вошли, вместе с учебниками истории и многочисленными статьями и книгами о них, в систему взглядов советского человека и мировой коммунистической мысли. Хотя, как писал В. И. Ленин, «утопический социализм… не умел ни разъяснить сущность наёмного рабства при капитализме, ни открыть законы его развития, ни найти ту общественную силу, которая способна стать творцом нового общества»[32], тем не менее труды пионеров ранней социалистической и коммунистической мысли имеют большое историческое значение. Недаром академиком В. Волгиным было предпринято издание академической серии их произведений «Предшественники научного социализма». Но среди утопистов лишь немногие поднялись до понимания необходимости революции и позднейшей революционной диктатуры для коммунистического преобразования общества. Первыми, как уже было сказано, стали Бабёф и его товарищи[33]. Позднее, уже в 30-е годы XIX в., после того, как Ф. Буонарроти опубликовал свою знаменитую книгу о «Заговоре равных» (1828 г.), эти идеи стали очень популярны в революционной среде, особенно во Франции. (Здесь невозможно отказать себе в удовольствии процитировать классиков — знаменитое место из работы «Святое семейство, или критика критической критики»: «Революционное движение, которое началось в 1789 году в Cercle social, которое в середине своего пути имело своими главными представителями Леклерка и Ру и, наконец, потерпело на время поражение вместе с заговором Бабёфа, — движение это породило коммунистическую идею, которая после революции 1830 г. снова введена во Франции другом Бабёфа, Буонарроти. Эта идея, при последовательной её разработке, есть идея нового мирового порядка.»[34]) Возникло даже, в основном в пролетарской среде, идейное течение «необабувизм», крупнейшим представителем которого был Теодор Дезами, автор самой, наверное, красивой утопии «Кодекс общности»: он по-своему развивал учение Бабёфа, разделяя его представление о необходимости диктатуры трудящихся. Знаменитый Огюст Бланки не углублялся в подробности преобразования общества после революции, сосредоточившись на самом процессе взятия власти, после чего предполагалось установление диктатуры, правда, не класса и не слоя, а группы революционеров.

То, что предшественники и в этом вопросе (о революционной диктатуре) были, не умаляет заслуг Маркса, а, напротив, подтверждает естественность его выводов: диктатура пролетариата — не выдумка отдельного гения — Маркса (и Энгельса), она вытекает из большой революционной традиции[35]. Какое значение придавалось классиками марксизма-ленинизма опоре на предшествующую философскую и социальную мысль, мы видим и в «Анти-Дюринге» Ф. Энгельса, и в знаменитой работе В. И. Ленина «Три источника и три составные части марксизма». Правда, Энгельс, анализируя идейные источники научного коммунизма, говорит в основном об Анри Сен-Симоне, Роберте Оуэне и Шарле Фурье — корифеях критического утопического социализма начала XIX века, а о Бабёфе упоминает вскользь. Причина, думается, в следующем. Отношение самих Маркса и Энгельса к Бабёфу и его наследию было двояким. С одной стороны, они резко критиковали его за пресловутые «всеобщий аскетизм» и «грубую уравнительность»; с другой стороны, в «Манифесте Коммунистической партии» охарактеризовали его тексты как литературу, «выражавшую интересы пролетариата»[36], о том же писал Энгельс в своей позднейшей работе «Развитие социализма