— Ты спятила? — спокойно поинтересовался я, продолжая при этом крепко держат графин.

— Это ты спятил! Ведешь себя как зануда! Это между прочим дорогой алкоголь и мне пришлось заплатить человеку, чтобы его купили.

— Мне стыдно за тебя, — я резко отпустил графин.

Мила его так сильно на себя тянула, что половина его содержимого вылилось на ее нежно-кремовое платье. Алое пятно стремительно расползлось по ткани.

— Да что ты?! — в растерянности и ужасе воскликнула Мила, уставившись на испорченное платье, потом подняла на меня взгляд, полный слез.

— Зачем я вообще тебя позвала, Гарван?! — воскликнула она в сердцах, от бессилия и злости зарыдала, плюхнулась в ближайшее кресло, при этом продолжая прижимать графин с вином к груди.

— Теперь все будут смеяться надо мной и считать меня лгуньей! — причитала она, не переставая лить слезы. — Это было мое лучшее платье! Я уже рассказала о нем Жанне, и как теперь? Ты все испортил, Ярослав! — она сорвалась на крик.

— Все это опять только для того, чтобы им понравиться? — я неодобрительно покачал головой. — Неужели ты не понимаешь, что ты унижаешься?

— Это ты ничего не понимаешь! — воскликнула она, со злой обидой и вызовом взглянув на меня. — Мне это нужно! Я должна быть лучше всех, популярнее всех! Я не могу себе позволить быть таким изгоем, как ты! У меня нет княжества, нет твоего титула и положения! Мне все придется выгрызать зубами!

Мне хотелось сказать сейчас ей многое. Например, о том, как сильно она меня разочаровала. Милая, нежная и невинная Милана, которой я ее всегда считал, оказалась совсем другой. Моя Мила не могла устраивать разгульные вечеринки с таким обилием алкоголя. Она просто не была способна на это. А эта Мила готова на все, чтобы понравиться кучке этих сопливых и надменных аристократов.

Но я ничего этого говорить не стал, я не больше не знал, как с ней говорить. Она молода и в силу молодости — глупа. Все, что бы я ей не сказал, она воспримет в штыки, потому что у нас слишком разные взгляды на жизнь.

В этот миг что-то надсадно хрустнуло и сломалось внутри меня и рассыпалось. Та, о которой я так мечтал в прошлой жизни — умерла. Рассыпался ее нежный образ, как и развеялась та любовь. Мила, которую я любил осталась в прошлой жизни. А эта Милана Арнгейер другая — она чужая.

Я ничего не говорил, я просто молчал. Время шло, и я сейчас нужен был Якобу. И я решил, что к черту алиби, к черту эта идиотская вечеринка, и к черту Милана!

— Уходи, Ярослав! — всхлипнув, воскликнула она. — Не хочу тебя больше видеть!

Я молча кивнул, я тоже не хотел ее видеть.

Я подошел к столику с алкоголем, схватил графин с ликером, сделав несколько больших глотков терпкого жгучего напитка. Мне было плевать, напьются ли сегодня мои одноклассники до безобразного вида, меня волновала только Мила, но теперь и это стало безразлично.

Не прощаясь, я забрал графин, и решительно зашагал прочь. Впервые за время пребывания в прошлом мне захотелось напиться до беспамятства. Но я этого делать не стал, мне нужна ясная голова, да и мой молодой неподготовленный организм к подобному еще явно не готов.

Содержимое я разлил вдоль аллейки, ведущей к центральным воротам особняка Арнгейеров, эдакий маленький символичный акт мести, который почему-то принес мне облегчение.

К воротам уже начли подъезжать дорогие тетраходы одноклассников, я ускорил шаг — встречаться с ними мне совсем не хотелось.

Я оставил пустой графин у ворот и быстро выскочил на улицу. Как раз в этот миг из первого тетрахода вылезала напомаженная и разряженная Жанна Клаус со своими подружками, меня они к счастью, не заметили.

Особняк Арнгейеров остался позади, как и шумный смех развеселых подростков. Осталась там и моя надежда на счастливую семейную жизнь, с женщиной, которую я всегда считал идеальной. Но теперь я осознал, что только в моем воображении она была такой. Спали шоры, и я наконец прозрел. Вместо досады я почему-то ощутил облегчение, потому что теперь я свободен от надежд и любви. А значит, менее уязвим.

Погруженный в собственные размышления я и не заметил, как быстро я добрался до гостиницы, где вчера оставил Якоба.

К своему облегчению узнал, что постоялец из номера «восемнадцать» не съехал и никуда сегодня не выходил. Значит, Якоб еще восстанавливался. Мне без проблем выдали вторые ключи, так как номер оплачивал вчера я. И пусть я и представился вымышленным именем, здесь это мало кого интересовало.

Получив ключи, я поспешил на второй этаж. Весь путь меня не покидали тревожные мыли, что когда я открою комнату, могу не найти там Якоба, или что еще хуже — он будет мертв. Если другие вурды не задумываясь последовали на тот свет за своей королевой, могло случиться, что Якоб, узнав о произошедшем тоже уже мертв.

Замочный артефакт долго не поддавался — я его вертел и так, и сяк, но его словно заклинило, хотя с бытовыми артефактами такое практически не случается. Я был так взвинчен и настолько увлечен замком, что до меня не сразу дошло — дверь заперта изнутри.

Я постучал, и опасаясь, что мог напугать этим Якоба, добавил:

— Это я, Ярослав.

Дверь, стоило мне подать голос, резко открылась. Якоб вероятно уже давно стоял за ней и слушал, как я мучаюсь с ключом.

— Здравствуйте, княжич, — раздался холодный вежливый, но ослабевший голос вурда из темноты приоткрывшейся двери.

В комнате и впрямь было так темно, что хоть глаз выколи — ничего бы не изменилось.

Без особых расшаркиваний я влетел в комнату — тяжелые шторы плотно занавешены, все ойра-лампы погашены. Мне в такой обстановке было неуютно, а вот вурду наверняка весьма комфортно.

— Мне кажется, или вы чем-то взволнованны, княжич? — невозмутимым тоном поинтересовался Якоб.

— Тебе нужно срочно покинуть Славию, — без лишних обиняков заявил я.

Секундное замешательство, я не видел лица вурда и это раздражало.

— Зачем? — спросил он.

— У Инесс нашли чернокнижника, ее обвинили в измене.

На этот раз пауза была еще дольше, я не выдержал и снова к нему обратился:

— Тебе нужно уезжать из империи как можно скорее, понимаешь?

— Графиня мертва? — голос Якоба был печален.

— Да, и остальные тоже, — я не стал лгать.

Послышались шаркающие, точно старческие шаги, скрипнула кровать. Я не выдержал, и приоткрыв дверь, взял немного света из коридора и зажёг светоносный шар.

Якоб неподвижно сидел на кровати, голова повисла, плечи опущены, лицо спрятано в ладонях.

— Мне не сбежать, — произнес он. — Я должен поступить так же, как и моя госпожа.

Он отнял руки от лица, коснулся верхней пуговицы на рубашке, она отличалась от всех своим слишком крупным размером. Без промедлений, я подлетел к Якобу, ударил его по руке и оторвал эту чёртову пуговицу.