Гудфред (как истинный викинг) приумножил население Хедебю за счет ремесленников и купцов, которых вывез из захваченного и разграбленного Рёрика, города франков. Чтобы защитить свой город-порт от Карла Великого, он начал строительство Даневирке – огромного земляного вала с деревянными частоколом, – который впоследствии, уже при других правителях, протянулся через весь Ютландский полуостров, от Северного моря до Балтийского.

Укрывшись за этими укреплениями, Гудфред почувствовал себя в безопасности и принялся испытывать терпение своего могущественного соседа. Он разорил несколько франкских городов и принудил одно из племен, присягнувших на верность Карлу, перейти на сторону данов. Франки приняли ответные меры, отправив на север небольшое войско, и Даневирке прошел первое испытание на прочность. Даны стойко сопротивлялись, так что Карл, занятый подавлением мятежей в пределах своей империи, счел за благо заключить мир.

По условиям договора постоянной границей между империей и землями данов становилась река Айдер. В знак доброй воли Гудфред отправил заложников в Аахен, столицу Карла Великого[46], – однако на деле он и не думал выполнять договор. В начале следующего года, как только Карл увел свое войско в очередной поход, Гудфред с двумястами драккаров устремился на Фрисландию (область на побережье современных Нидерландов). Домой он вернулся с выкупом в сто фунтов серебра – не считая всего, что успел награбить, прежде чем местные жители от него откупились, – и в довершение всего заявил, что претендует на северную часть Фрисландии.

Несмотря на огромный флот, участвовавший в этом нашествии, особого ущерба империи Гудфред не нанес, да и Карл был не настолько наивен, чтобы верить в незыблемость каких бы то ни было границ. Он понимал, что договор рано или поздно будет нарушен. Но последняя выходка Гудфреда возмутила его до глубины души: «король данов» посмел посягнуть на часть его империи! Как ответить на эту дерзость, было не вполне ясно. Те немногочисленные корабли, которыми он располагал, были решительно непригодны для боевых действий, так что морская кампания исключалась, да и сухопутная была сопряжена с большими рисками. Карлу было уже под шестьдесят, он только что положил конец изнурительной тридцатилетней войне с саксами и не горел желанием ввязаться еще в один затяжной военный конфликт.

Так или иначе, задачей первостепенной важности было связать Гудфреду руки. Своего флота у франков не имелось… значит, нужно было использовать корабли самих викингов! Вот уже десять с лишним лет независимые отряды данов грабили города на побережье империи, но оказалось, что многие из них не возражают послужить Карлу за золото и взять под защиту те же берега, на которых прежде бесчинствовали. Обеспечив таким образом безопасность с моря, Карл начал собирать войско для похода на Даневирке.

Но поход даже не начался. Летом того же года, когда Карл уже почти готов был выступить против данов, Гудфред пал от руки убийцы, личность которого так и осталась неизвестной. Впоследствии некоторые утверждали, что его зарезал собственный сын, возмущенный тем, что Гудфред взял новую жену, другие – что убийцей стал один из его дружинников. Как бы то ни было, опасность миновала – но Карл, по-видимому, остался недоволен, что лишился возможности отомстить. По легенде, приведенной у Ноткера, он восклицал: «О, горе! мне не удалось видеть, как мой христианский народ отделал бы эти собачьи головы»[47]. И действительно, такого случая Карлу Великому уже не выпало: четыре года спустя он умер, и на престол взошел его сын Людовик.

Лишившись крепкой руки у кормила власти, империя Карла начала распадаться. Правда, поначалу это не бросалось в глаза. Людовик казался вторым Карлом Великим, только более юным и цивилизованным. Он окружил себя утонченными вельможами и оказывал поддержку людям искусства, за что придворные прозвали его «Изящным». Даже на поле битвы он как будто не уступал своему знаменитому предшественнику. Еще в правление отца Людовику доверили оборону юго-западных границ, и он проявил себя как истинный воитель, разорив Барселону, находившуюся под властью мусульман, и утвердив владычество франков над жителями Памплоны и басками Южных Пиренеев. Со всеми, кто угрожал его авторитету (включая родственников, которые могли бы претендовать на трон), он расправлялся, не зная жалости. Сразу же после коронации он разослал по монастырям своих незамужних сестер, чтобы избежать потенциальной опасности в лице тех, кто мог бы взять их в жены.

Итак, правление Людовика начиналось многообещающе, но в 817 году дело приняло неожиданный оборот: Людовик едва не погиб из-за несчастного случая. Галерея, соединявшая Аахенский собор с дворцом, рухнула под ногами императора, когда он возвращался с церковной службы. Многие придворные погибли или остались калеками. Людовик тоже пострадал – не только физически, но и душевно, – и в страхе перед скорой кончиной решил назвать имена своих преемников. Старший сын Людовика, Лотарь, был провозглашен его соправителем и главным наследником, а остальным двум сыновьям выделялись отдельные владения.

Вскоре Людовик выздоровел, но слухи о предполагаемом разделе империи дошли до его племянника Бернарда, короля Италии. Возмущенный отсутствием доли в наследстве и фактическим понижением до статуса вассала, Бернард поднял мятеж. Но Людовик немедленно выступил с войском навстречу бунтовщикам, и Бернард, не готовый оказать сопротивление, сдался без боя. Отправившись на встречу с дядей, он надеялся вымолить прощение и, если повезет, сохранить за собой Италию, однако Людовик был не в настроении прощать. Бернарда привезли в Аахен, где он предстал перед судом за государственную измену – в назидание всем прочим членам семьи, которым пришло бы в голову бунтовать. Суд признал Бернарда виновным, лишил его всех владений и приговорил к смерти. В знак милосердия Людовик заменил смертную казнь ослеплением, но бывшего короля Италии это не спасло. Солдаты, приводившие приговор в исполнение, орудовали раскаленными прутьями так жестоко, что Бернард не выдержал мучений и скончался два дня спустя.

После смерти племянника Людовик переменился и больше уже не был прежним. Будучи от природы глубоко религиозным, он терзался чувством вины, которое подталкивало его ко все более эффектным демонстрациям набожности. Он стал производить в советники священников и монахов и основал столько монастырей и церквей, что вскоре приобрел то прозвище, под которым и вошел в историю, – Людовик Благочестивый. Однако и это не избавило его от мук совести, и тогда император пошел на беспрецедентный шаг: он публично исповедался и покаялся в своих грехах в присутствии римского папы, князей церкви и высшей имперской знати. Каким бы благородным ни казался этот акт смирения, на деле он серьезно подорвал авторитет Людовика в глазах подданных.

Империя истекала кровью. Со всех сторон ее окружали враждебные народы, и любая хорошо организованная вылазка противника имела все шансы остаться безнаказанной: вовремя отступив, враги могли без труда затеряться в лесах или уйти в море, прежде чем имперская армия доберется до места битвы. От императора ожидалось, что по меньшей мере раз в год он будет проводить какую-нибудь крупную военную кампанию, в противном случае его сочли бы слабым и недостойным своего титула. Если он не мог показать миру бронированный кулак, по всей стране вспыхивали бунты. А бунты, в свою очередь, необходимо было подавлять с предельной жестокостью. Врагов, захваченных в плен, обычно ослепляли, увечили, пытали или казнили через повешение. В свое время Карл Великий обезглавил 4500 знатных саксов, поднявших против него восстание, и переселил в другие области население мятежных земель, чтобы подавить дальнейшие бунты в зародыше.