Со смехом и криками они делили награбленную добычу.

В центре лагеря лежали связанные женщины и подростки, взятые в неволю.

Немного поодаль валялись выброшенные из лагеря трупы, а около них с ворчанием бегали собаки. Грабители не сооружали ни палаток, ни шалашей и спали под открытым небом на голой земле.

Повсюду виднелись громадные костры, а на них жарились бараны и зарезанный скот. Тут же стояли раскрытые бочки, из которых каждый черпал, сколько хотел. На земле кучами лежало награбленное в костелах и усадьбах богатство.

В различных местах лагеря возвышались изображения языческих богов. Старых было недостаточно, поэтому наделали новых, грубо и неумело вытесанных из дерева.

Раздались языческие вызывающие песни, толпа была пьяна, но пела с жаром.

Собек стоял так, среди стада коней, не зная, на что решиться; идти ли дальше или возвращаться, когда к нему подошел подвыпивший работник, который с бичом в руке присматривал за стадом, и стал внимательно присматриваться. Старик, нимало не перетрусив, продолжал плести ветви, в свою очередь, приглядываясь к нему.

— Плохой корм! — забормотал он, чтобы начать разговор.

— Да, для коней, — сказал Собек, — но для нас всего вдоволь. Что же ты голоден, что ли? — смеясь, прибавил он.

— Я-то нет, да мне скотину жаль.

— Э, что с нею станется! Ведь она нам даром досталась, ты сгонял ее по усадьбам, что ж за беда, если какая-нибудь и подохнет. Надо же и воронам чем-нибудь питаться, — спокойно говорил Собек.

— Ну, ну, — пробурчал работник, — пора бы уж бросить все это… В окрестностях не осталось ни одной усадьбы, ни одного монастыря или хоть костелишка, а я уж стосковался по хате.

— Что же ты в ней оставил? — спросил Собек. — Девку, что ли?

— Да, может, еще и не одну, — возразил работник. — Я не бобыль, могу их взять.

Он повернул голову по направлению к лагерю.

— Вон там их сколько! Как старшины повыберут себе, нам останутся только бабы!

— А вы вернетесь к своей, оно и лучше будет. Там никто ее, верно, не обидел, если все ушли, — говорил Собек.

— Да, да, — забормотал работник, — может быть, все, а может быть, и не все.

Он зевнул и одновременно вздохнул, а потом ни с того ни с сего так хлопнул бичом, что кони шарахнулись в сторону, а пастух рассмеялся.

— Ну, уж теперь, верно, вернемся, видно, дальше делать нечего, когда ничего уж не осталось, — заметил Собек. — И я уж скучаю без хаты.

— Да, как же, так тебе и вернулись! — сказал пастух. — Осталось еще Ольшово. Там в замке заперлись магнаты, а у них сокровища большие и девок тьма, и никак их не взять! Вот мы и должны выкурить барсуков из норы!

— Это что еще за Ольшово, я не слыхал? — возразил старик.

— Потому что ты старый и глухой! — смеялся пастух. — А где же ты был, когда мы туда ходили?

— Я? — сказал Собек. — Да я же пас коров, я ничего не знаю.

— Там они много наших положили, мы должны были уйти, но мы их возьмем!

Проговорив это, пастух принялся свистать и как будто потерял охоту к дальнейшему разговору.

Собек тоже никак не мог справиться со своей работой, лоза не гнулась, а ломалась, и он, ругаясь и проклиная, заявил, что пойдет искать лучших прутьев. Никто не обращал на него внимания. Он снова пошел в кусты над речкой. Скрылся в них весь, постоял, прислушался, притаившись, нашел спрятанный топор, засунул его за пояс и, заметив, что пастух опять улегся на землю, пустился в обратный путь, с прежней осторожностью пробираясь между кустами по направлению к лесу.

Смелая вылазка окончилась благополучно, потому что никто не обратил на него внимания.

Все ускоряя шаги, он дошел так до лесной опушки и, выбравшись ползком из кустов, добежал, никем не замеченный, до чащи леса.

Здесь по следам конских копыт на влажной земле он добрался до того места, где с нетерпением ожидали его остальные путники, со страхом думая о том, удастся ли ему что-нибудь разузнать. Спыткова уверяла, что он такой опытный и ловкий человек, какого нет больше на свете, поэтому и покойный муж выбрал его в провожатые ей и дочери. Собек вернулся раньше даже, чем его ожидали. Завидев его издали, все окружили его с расспросами.

— Ну что же вы там видели? Что это за люди? — спросила Спыткова.

— Да все та же чернь, которая была и у нас в Понце, — сказал Собек. — Я не только видел их собственными глазами, но даже разговаривал с их пастухом. Пожалуй, скоро уж они, разделивши добычу, разбредутся по своим хатам, — для них уж ничего не осталось, кроме одного только Ольшовского замка. Там заперлись вельможные паны и убили у них немало людей; они думают взять их голодом, потому что иначе никак не могут.

— Ну, ну, — прервал его Лясота, — этого уж они не дождутся. В Ольшове сидит старый Белина, он уж ко всему ранее приготовился и не дастся им в руки, хоть бы пришлось и год продержаться. Я Белину знаю. Люди смеялись над ним, что он, живя в безопасном месте, так всегда укреплялся, вооружался, окапывался и собирал запасы хлеба, как будто готовился к осаде. Видно, он один знал, что делал.

— При Болеславе все думали, что уж всякая опасность миновала; он один только не верил в обращение и пророчил, что когда-нибудь язычники разрушат костелы, а нас всех — христиан — вырежут.

— Он один только и знал и ведал, что должно было случиться, — со вздохом прибавил Лясота.

— А почему же бы нам, милостивый пан, — заговорил Собек, кланяясь ему в ноги, — вместо того, чтобы ехать за Вислу, до которой так трудно добраться, не направиться в Ольшовский замок? Я бы нашел туда дорогу!

Все помолчали.

— А ты разве хорошо знаешь дорогу? — спросил Лясота.

— Да уж провел бы вас, — поглаживая себя по голове и покачивая ею, отвечал старик.

— Да примут ли нас там? — прибавил старший Долива.

— Ну, как же они могут не принять? — возразил Лясота. — Мы с ними одного рода. Они — мне близкая родня. Белина никогда еще не отказывал в гостеприимстве христианину и рыцарю.

— Да ведь мы не съедим его! — прибавила Спыткова, которая схватилась за эту мысль, как за якорь спасения.

Не возражали и братья Доливы, да и никто не оспаривал этой счастливой мысли — все дело было только в том, каким способом и с какой стороны добраться до Белины. По словам Собека, до Ольшова