Он резко сжал ее локоть, вывернул и все же уронил ее на колени и толкнул в спину, так что она едва успела выставить руки, уперевшись в дощатый пол. Но продолжать свои попытки добраться до ее задницы не стал, просто обошел по кругу, вздернул вверх, пальцами раскрыл ее рот, нажав с двух сторон на челюсть, и засунул свой член, пахнущий ее смазкой. Надавил на затылок, заставляя взять его глубже. Он был слишком длинным для нее, но Аля давилась и продолжала пытаться. Лучше уж так, а то вспомнит про задницу. Член скользил между ее губ, и как она ни пыталась сжимать их сильнее, он все равно пытался проникнуть в горло. Она кашляла, по подбородку текли слюни, и это уже переходило всякие границы, но наглеца полностью устраивало. Судя по довольной ухмылке на его лице, ему даже нравилось смотреть на нее в таком виде — мокрой, всклокоченной, с размазанной маской.

Когда бы все закончилось, неизвестно, Аля надеялась, что скоро: он уже напряженно дышал и хаотично подавался бедрами вперед — но тут их внимание привлек странный звук от двери.

У входа стояла его сестра и огромными глазами смотрела на то, что он делает с их гостьей. Судя по ее шокированному лицу — он так обращался все-таки не с каждой туристкой, заселившейся в квартиру.

Все замерли.

Широко раскрыв глаза, девушка смотрела на губы Али, обнимающие член.

Аля же смотрела на ее изумленное лицо и почему-то вспоминала, как невольно увидела ее обнаженной в первый день.

А вот он — он заметил то, чего не заметила Аля.

Как рука его сестры непроизвольно легла на грудь под легкой шелковой маечкой. Словно первым порывом было — ласкать себя, а не возмутиться.

Он ухмыльнулся и медленно отступил от Али, освобождая ее рот. Она еле отдышалась, вытерла ладонью губы и хотела было подняться, но заметила, как он подмигнул сестре и кивнул на Алю. А сам сделал шаг назад, оперся на подоконник, нашаривая на нем сигареты, и закурил прямо в комнате. Даже не попытавшись застегнуть джинсы, так и стоял, смотрел, как его сестра обходит по кругу Алю, все еще послушно стоящую на коленях, и уголок губ кривился и полз вверх.

Девушка робко встретила Алин взгляд, тоже опустилась на колени и вдруг приникла к ее губам нежным поцелуем. Положила ладонь на ее грудь, сначала поверх халата, но потом отодвинула ткань и несмело обняла пальцами тяжелое полушарие, сжала их на крупном соске.

Все это — напряженно наблюдая за Алиным лицом и время от времени вздергивая взгляд на брата, будто бы за разрешением поиграть в его игрушку. Раздвинула полы халата, опустила руку и развела пальцами складки между ног, нашарила клитор и тихо, восторженно ахнула, будто наконец получила на Рождество подарок, о котором долго мечтала.

Посмотрела на брата благодарными сияющими глазами.

Аля тоже перевела на него взгляд.

Он щурился от табачного дыма, в одной руке держа сигарету, а другой поглаживал напряженный член, глядя на Алю. От его горящего алчного взгляда становилось не по себе. Блестящая алая головка то ныряла в его кулак, то появлялась — все быстрее и быстрее.

Сестра облизнула губы и вновь вопросительно покосилась на него.

Тот снова кивнул, и она уже более уверенно припала губами к губам Али, одной рукой сжимая ее грудь, а другой елозя между ног.

Але вдруг стало противно. Лесбийские игры ее никогда не привлекали. Она мотнула головой, разрывая поцелуй, и в ответ на настойчивую попытку присосаться к ее губам опять, оттолкнула девушку и с отвращением вытерла рот.

И только потом испугалась.

Знала же, что неповиновение дешево не обходится, но это было сильнее нее.

Парень быстро затушил сигарету, сделал шаг вперед и все-таки ударил ее по щеке. Не столько больно, сколько обидно — слезы так и брызнули.

Аля отшатнулась.

Он по-испански сказал что-то резкое сестре, указывая на дверь.

Та обернулась на Алю, потом опять к нему и возразила умоляющим тоном. Но он повторил то же самое громче и жестче. Она понурилась, поднялась с колен и медленно пошла к двери. Обернулась еще раз, вышла, закрыла дверь за собой и что-то напоследок крикнула уже с лестницы.

Он покачал головой и повернулся к Але.

Она держалась за щеку и глотала слезы.

«Встань и уйди, — твердило что-то внутри. — Просто встань и уйди, хватит терпеть!»

Бесполезно.

Она словно попала в морок, в страшную тягучую сказку, из которой не было выхода.

Он наклонился, подхватил ее — вроде бы юношеские его руки неожиданно вздулись мощными мускулами — и отнес в спальню. Уложил на кровать, плотно задернул занавески, задвинул щеколду и лег рядом.

В душной полутьме все казалось нереальным, медленным и чужим, как во сне.

Он поцеловал Алю, оскалился в ответ на ее недовольную гримасу и вдруг сказал:

— Jesus. — Указал на себя.

Вот и познакомились.

— Хесус, — устало сказала Аля по-русски. — Отпусти меня.

— No, — покачал он головой, словно понял.

Хотя что тут не понять.

Жадный рот завладел ее ртом.

У его поцелуев был вкус дыма, перца и лайма. Руки скользнули по коже, вновь умело лаская, затягивая в горячую темную пропасть, заполненную текучим плотным наслаждением, проникающим во все отверстия в теле подобно воде.

У него было лицо древнего бога. Безжалостного и умелого, того, кто не признает отказов, хочет Алю только себе, но и дарит ей подарок за подарком.

Оргазм за оргазмом.

Пока она еще может стонать.

Пока она еще может хрипеть.

Пока он еще может любоваться ее искаженным лицом, бьющимся в судорогах телом и напряженными пальцами, царапающими резную спинку кровати, изготовленной когда-то для совсем другого мужчины и другой женщины, которые должны были войти в эту спальню как супруги и прожить всю жизнь в любви и согласии.

Оставшиеся дни она уже никуда не ходила и не ездила.

Спала допоздна после жарких ночей, выходила на балкон в самый зной, вдыхала густой чужой воздух и возвращалась в прохладу ванной. Принимала душ и стирала с себя следы ночной страсти — тоником, скрабом, пилингами — пока покрасневшая кожа не начинала буквально скрипеть от чистоты.

Днем Хесус приносил ей снизу мамину стряпню и вожделенный кофе из города. Обедал вместе с ней, иногда по-хозяйски сжимая темными пальцами, залитыми острым соусом, ее грудь. Сам же потом и слизывал этот соус — перец щипал соски, они краснели, а он довольно улыбался.

Входил в нее медленно, глядя в глаза, прямо в комнате, залитой невыносимо ярким солнечным светом, открытой всем ветрам, если бы им вздумалось пронестись от балкона до входной двери и попетлять в окнах-бойницах в коридоре.