Тутмос едва заметно вздрогнул. Он просто не дорос до своей молодой жены. Хатшепсут была не только старше, но и умнее, прозорливее, сильнее его. Так что он отпил из чаши глоток и собрался молча удалиться. Но в этот момент в покои царицы ступила служанка Исида с корзиной сочных румяных яблок и черного винограда. Исида едва вышла из детского возраста, однако под легкой одеждой уже угадывались округлившиеся формы.

— Может, тебе взять ее? — крикнула Хатшепсут вслед униженному супругу.

Взбешенный ее словами, Тутмос развернулся, подступил к оробевшей служанке, сорвал поясок с ее чресл и опрокинул девушку на ложе царицы. Словно мемфисский Апис, он набросился на нее, подмяв под свое тучное тело. С неистовой яростью, одним рывком царь раздвинул стройные бедра служанки и ворвался в нее с такой мощью, что та закричала, как загнанный зверь, который больше не в силах сопротивляться.

— Ты его чувствуешь? — прохрипел Тутмос. — Это обелиск фараона, который вдохнет жизнь в твое тело, подобно бараноголовому Хнуму![21]

— Да, чувствую его, — с дрожью в голосе пискнула Исида. — Чувствую, подобно Нилу, приемлющему в себя весло гребца.

Лицо царицы помрачнело, в глазах разгорелся пламень зависти и злобы. С яростью дикой кошки она кинулась на упивающуюся парочку, вцепилась в супруга, оторвала его от взвизгивающей служанки и гневным взором приказала ей исчезнуть. А потом широко раздвинула ноги, давая понять, что готова принять в себя фараона, подобного Мину с поднятым фаллосом.

На семидесятый день по завершении земной жизни фараона Тутмоса жрец Ур[22]храма в Карнаке созвал жрецов мертвых в палату бальзамирования, где тело фараона лежало в растворе щелочи. Музыканты щипали струны и дули в свои инструменты, танцоры, прищелкивая, высоко прыгали, а рабы махали опахалами из плотных пальмовых ветвей. И над всем этим действом плыли облака фимиама.

Жрец Ур, завершавший обряд бальзамирования, воскликнул:

— Воистину бог солнца ты, владыка о двух головах льва! Ты — Гор и мститель за отца своего Осириса! Священной водой Нила омыли мы тебя спереди и селитрой сзади. В молоке священной коровы Хатхор искупали тебя. И вот все дурное вышло.

Натр вытянул из тела царя все жидкости. Бальзамировщики через единственный, левосторонний, разрез в паху очистили всю брюшную полость от внутренностей, удалили сердце, печень, почки и легкие. Чтобы добраться до мозга, серебряным резцом рассекли носовую перегородку и с помощью железного крюка извлекли его. Теперь все законсервированные органы были помещены в четыре канопы, которые стояли готовыми к погребению вместе с мумией.

Вперед выступил жрец Сем[23]с накинутой на плечо леопардовой шкурой и начал обряд отверзания уст. Жезл с наконечником в виде головы барана он вставил в рот мертвого фараона и повернул так, что клацнули челюсти, а потом начал заупокойную молитву:

— Взирай, Осирис, божественный отец, отверзаю уста сыну твоему, дабы вернулась к нему жизнь! Пусть его Сах не станет добычей червей, подобно телам животных на земле, птиц в поднебесье и рыб в водах! Пусть все его члены и органы навечно останутся при нем, подобно тому, как твой Сах вечно при тебе!

После этого жрецы продолжили ритуал. Они покрыли тело фараона золотом, плотью богов. На пальцы рук и ног надели золотые наперстники. Разрез в паху закрыли золотой пластиной, на руки — до локтя — и на ноги — по колено — надели золотые браслеты и кольца, на шею и грудь возложили золотую пектораль и множество амулетов.

Далее руководство принял на себя жрец Ур. Рабы подали ему щедро пропитанные миррой льняные платки и благоухающее виссонное полотно, нарезанное лентами. Он туго набил рот и нос льном, чтобы не ввалились щеки и не сплющились ноздри, а потом начал бинтовать мумию: сначала руки и ноги, за ними туловище и только под конец голову. После каждого готового слоя за работу принимался второй жрец: он обмазывал виссон кипящей камедью — и так семь раз.

— Восстань, Осирис! — провозгласил жрец. — Ты вновь обрел твердость, о, бог с остановившимся сердцем! Твоя глава снова крепка на спинном хребте, так взойди же на свой трон!

Четверо жрецов поставили мумию, прислонив к стене, четверо других внесли золотой саркофаг, изготовленный самим Тхути, золотых дел мастером при дворе фараона. Это был внутренний гроб в форме мумии с парой крыл, перья коих, покрытые синей и красной эмалью, простирались от плеч до стоп. На груди — изображение коршуна, символа Верхнего Египта. На голове — устремленная вперед священная кобра урей — символ Нижнего Египта. В отличие от спеленатого тела глаза царя были широко открыты.

Саркофаг поставили перед мумией. Рабы фараона внесли кувшины и миски с мясом, хлебом, пивом, вином и фруктами. Верховный жрец воззвал зычным голосом, многократно отразившимся от стен золотой палаты:

— О Осирис! Ты, прямостоящий, возьми на стол твой тысячу жертвенных даров! Это тебе для пиршеств: трех на небе у Ра, трех на земле у Геба.[24]

В торце палаты поднялся тяжелый занавес, и оттуда вышла вдова царя Яхмос в сопровождении Тутмоса, нового фараона, и Хатшепсут, его супруги. Остановившись перед мумией, они склонили головы, а жрецы положили забальзамированного фараона в саркофаг. Тхути собственноручно забил его золотыми гвоздями.

Глухие удары литавр и звонкие цимбал с зубцов храма возвестили о погребальном шествии. Подданные из всех земель царства собрались, чтобы от большого храма в Карнаке до восточного берега Нила проводить в загробный мир своего царя. Здесь толпились крестьяне из дельты на севере, кочевники с верхних порогов на юге; ученые из древнего Мемфиса и жрецы из величайших храмов страны: из Саиса и Буто, из Гелиополя и Бубастиса, из Тиниса и Коптоса, Абидоса и Гермонтиса.

— Он был хорошим богом! — восклицали все, обращаясь друг к другу, и добавляли: — Ра нисходит к западному небосклону!

Множество плакальщиц, юные и старые, простоволосые, с обнаженными грудями, шли впереди процессии. Илом обмазывали они себе головы, дикими воплями оглашали окрестности. Лепестками лотоса, синего и белого, был усыпан последний путь фараона. Жрецы, курившие благовония, пели: «О, Осирис, прими фимиам, оживляющий части твоего тела!..» А между молитвенными песнопениями снова и снова вступали певцы и музыканты, танцовщики и танцовщицы.

Яхмос, Хатшепсут и Мутнофрет, укутанные в покрывала, шли перед гробом. Один лишь Тутмос был в торжественном одеянии: в схенти с искусной плиссировкой и в золотых браслетах. В скрещенных на груди руках он держал плеть и царский скипетр — посох, крюком изогнутый сверху.