Как часто случается, Флёр ни в чем не походила на родителей, была их полной противоположностью — щедрая, расточительная, беззаботная и веселая. Она принимала как должное все, в чем ее матери отказывалось долгие годы замужества, и в ней воплотилось все, что отец ее порицал. Но, без ума от несравненного чада, отец был слеп к ее недостаткам, как позже все в ее жизни мужчины. Все, за одним исключением. Исключением был муж Флёр.

Она влюбилась в отца Роберта, во-первых, потому, что он был англичанин, и, во-вторых, потому, что не потерял от нее голову, не влюбился, как многие знакомые ей молодые люди, с первого взгляда.

Флёр понадобилось шесть недель, чтобы, наконец, завлечь Бертрама в свои сети, еще шесть недель, чтобы он сделал предложение, и почти двенадцать лет она потратила, избавляясь от мужа и добиваясь права вернуть своего ребенка.

Вряд ли найдется кто-либо, столь непохожий на нее по темпераменту и с таким неподатливым нравом, как Бертрам.

Его воспитали в строгости. Семья жила в Западной Англии обычной для сельских мест спокойной жизнью. Их мало что интересовало, кроме своего поместья, которое находилось в упадке из-за постоянного отсутствия средств.

Мать Бертрама происходила из религиозного основанного пуританами рода. Все ее родные смотрели на жизнь мрачно, свято блюли в ущерб себе законы церковной морали, надеясь подобным образом заслужить в мире ином вечное блаженство.

Бертрам окончил частную школу, и его заинтересовало инженерное дело, а влиятельные родственники помогли устроиться на работу, связанную с поездкой в Америку.

Там он встретил Флёр, которая сразу же вызвала его неодобрение, ибо была воплощением того, что в семье Бертрама глубоко порицалось. Но чары юной прелестницы возобладали над пуританскими взглядами молодого англичанина и лишили его природной стойкости. Он влюбился без памяти, — а Флёр только этого и нужно было, — и одумался лишь после свадьбы. Как близкие примут молодую жену? До конца дней своих Бертрам горько себя корил за этот шаг. Он был убежден, что женитьба его стала ударом для матери и свела ее в могилу. Вся семья Бертрама пришла в ужас от его супруги, однако, тот шок, который молодая жена испытала от встречи с новыми родственниками, многократно превзошел их ужас и разочарование.

При первом взгляде на холодный, неуютный особняк в георгианском стиле, без удобств, без центрального отопления, она решила немедленно возвратиться домой. Когда она сообщила об этом мужу, тот поглядел на нее в крайнем изумлении. — Но твой дом отныне здесь! Она засмеялась невеселым смехом, который у Бертрама вызвал гнев — ему казалось, что насмехаются над всем, что для него свято… А Флёр, посмеиваясь, вдруг обхватила голову руками и проговорила:

— Меня тошнит, мне худо…

Однако, даже то, что у нее будет ребенок не примирило ее с суровой обстановкой английской помещичьей усадьбы. Она укатила в Лондон, сняла дом и окружила себя забавными людьми, в основном американцами.

Роберт появился на свет не в доме своих предков, а в роскошных апартаментах, где его собственный отец чувствовал себя чужим, где все ему было враждебно.

Флёр не скоро оправилась после родов. Ей понадобился почти год, чтобы набраться сил для долгой дороги. И сразу она поспешила назад через Атлантику, как голубь, стремящийся в родную голубятню. Флёр хотела взять Роберта с собой, но и Бертрам, и его родители решительно этому воспротивились.

Она приехала на следующий год и формально, чтобы не оставалось никаких сомнений, объявила Бертраму, что им следует развестись. Бертрама это ужаснуло и потрясло.

В его семье никогда не было разводов, и он такого не допустит. Флёр убеждала, умоляла, плакала, но тщетно. Она снова уехала домой, потом вернулась, и начались те же сцены.

Когда была объявлена война Германии, Флёр находилась в Америке и четыре года не могла увидеться с сыном. Бертрам воевал во Франции, оттуда его перевели в Индию. Там он завязал связи с промышленной фирмой, которой требовался управляющий филиалом в Австралии. Сразу же после демобилизации он занял этот пост.

Флёр слала из Америки письма, требуя свободы и своего ребенка. Бертрам, закаленный на войне, стал еще тверже и непоколебимее. Он разъяснил ей через своих адвокатов, что она не получит ни того, ни другого. И передал письмо, где писал, что по его убеждениям «тех, кого соединил Господь, не разлучит никто на свете». Назидательно-ханжеский тон послания возмутил Флёр до крайности — такого она стерпеть не могла, и с той минуты решила начать войну с Бертрамом всеми доступными средствами.

Бертрам и вообразить не мог, какие силы он вызвал к жизни. Он вел вполне достойный образ жизни. У него интересная работа, он молод, здоров, Англия и Америка далеко, и ничуть не странно, что он затеял по молодому делу легкий, невинный флирт с дочерью одного фермера, причем нигде этого не афишировал, вел себя, как подобает джентльмену.

Он часто проводил на ферме конец недели и представить себе не мог, что Флёр организовала за ним слежку и осведомлена обо всех подробностях его жизни. Ему и в голову бы не пришло, что невинные поцелуи за стогом сена при свете луны вызовут самые губительные последствия.

Флёр наняла опытных, хорошо оплачиваемых адвокатов. Бертрам же располагал весьма скромными средствами.

Узнав, что Флёр добилась развода и получила опеку над сыном, он испытал сильное желание поехать в Америку и застрелить жену. Но как человек разумный и здравомыслящий, просто-напросто женился на дочери фермера и забыл думать о прошлом.

Роберта отец не интересовал. Он видел Бертрама глазами Флёр, помнил лишь по нечастым открыткам, и тот представлялся ему личностью невыносимо скучной.

Флёр была иная. Постепенно, Роберт стал замечать ее недостатки — жить с ней и не видеть их было невозможно. Но его привязанность к матери, несмотря на многие слабости, а подчас именно из-за них, неизменно оставалась нежной и глубокой.

Роберту было восемнадцать, когда он в первый раз влюбился, влюбился безумно, потерял голову из-за матери Микаэлы. Но даже сгорая от любви, впервые опьяненный безудержной страстью, он знал, что жизнь его посвящена служению обожаемой Флёр. До тех пор, пока он ей нужен.

Сара быстро и решительно шагала узким пыльным проездом от виллы к главной аллее.

Они с Синтией только что опять долго спорили. В спорах побеждала Синтия, и это выводило Сару из себя. Кроме того, ей предстояло еще извиняться, чтобы не осталось неприятного осадка от резкостей, которые она в пылу наговорила — ведь она пользуется гостеприимством Синтии и надеется пожить у нее подольше.

Извиняться не хотелось. Сара была убеждена, что Синтия противоречит ей из обычного упрямства. Ну задумала она познакомиться с Робертом Шелфордом, потом ей было интересно взглянуть на дом в «Березах»… У Синтии нет причин возражать против этого. Ее поведение попросту нелепо. Подумать только — вилла Синтии соседствует с домом, в котором поселился новый владелец, судя по рассказам, молодой и невероятно богатый, и эта упрямица не желает, именно, не желает поддерживать с ним знакомство. Сара приводила всевозможные доводы, убеждая подругу, что в подобных случаях следует проявлять дружелюбие. Синтия оставалась непреклонной. Уговоры не действовали.