– Я могу дать вам тысячу евро, – решила наконец Маэ.

– Всего-то? – вскрикнула Розенн. – Но это ничего не решит, я задолжала куче народу!

– Это ваша проблема.

– Вы богаты, но вам плевать на меня!

– Слушайте, – возмутилась Маэ, – какое право вы вообще имеете требовать?

Ситуация становилась нелепой. Она вынула из ящика стола чековую книжку, спеша поскорее закончить этот разговор.

– А если я оставлю вам ребенка?

– Что?

Рука Маэ повисла в воздухе, и она с изумлением взглянула на Розенн.

– Вы сумасшедшая…

Бедный мальчик не заслуживал таких слов из уст матери, и Маэ почувствовала к нему острую жалость.

– Вам бы я могла его доверить, – оправдывалась Розенн. – Всего на несколько дней, пока не найду работу получше, чтобы держаться на плаву. Здесь ему будет хорошо.

– Я же для него совсем чужой человек! О чем вы только думаете? Ладно, покончим с этим, я дам вам чек на тысячу пятьсот евро. Что бы вы там ни думали, я не могу дать больше. Если у вас есть совесть, когда-нибудь вернете мне их. Но больше не приходите ко мне за деньгами, у меня нет ни малейшей причины вам помогать, вы мне не подруга, и я не имею никакого отношения к вашему с Ивоном прошлому. Это понятно?

Розенн взяла чек и, угрюмо посмотрев на него, сунула в бумажник. Маэ перевела взгляд на окно. Артур исчез. Маэ встала, торопливо подошла к двери и, распахнув ее, оглядела садик. Сидя на невысокой ограде, ее отец разговаривал с мальчиком.

– А теперь уходите, – сказала она тихо.

Эта сцена сильно взволновала ее, разбудив болезненные воспоминания. Подойдя к мальчику, она заставила себя улыбнуться.

– До свиданья, Артур!

Открыв калитку и выпустив Розенн с сыном, она повернулась к отцу, который с любопытством смотрел им вслед.

– Кто это? – спросил он наконец.

Она ни секунды не думала, что скажет ему правду, и поэтому равнодушно пожала плечами:

– Так, не очень близкая знакомая.

– Красивая женщина, и мальчуган очень славный…

Глаза Эрвана блестели странным блеском. О чем он сейчас думал? Маэ обогнула дом и вошла в его жилую часть. Она не сомневалась, что больше не увидит свои тысячу пятьсот евро, и спрашивала себя, почему так легко отдала их. Розенн действительно была красивой цветущей женщиной и, по всей видимости, справилась бы и с поиском работы, и с воспитанием сына. Действительно ли она была такой безответственной, как показалось Маэ, или просто ломала комедию, чтобы получить деньги, не особенно себя утруждая? Как могло прийти в голову этой женщине просить у нее денег? Она что же, воображала, что для Маэ память об Ивоне священна? Какая, к дьяволу, священная память? Он был лжецом и трусом!

– Ты что-то очень нервная, – пробормотал Эрван, идя за ней следом.

Маэ схватила кастрюлю и с размаху поставила ее на плиту. Она устала жить с отцом, устала ему готовить, устала от его ревнивого выслеживания. Обернувшись, она холодно посмотрела на него. Сгорбленный, с палкой в руке, Эрван выглядел беспомощным стариком. Он много испытал в своей жизни и показал себя мужественным и упорным бойцом. И только инсульт свалил его, сделав зависимым от других. В данном случае – от дочери, которую он вырастил сам и которая и была его семьей. Смягчившись, Маэ улыбнулась ему.

– Скоро будем есть, – сказала она ласково.

Но визит Розенн лишил ее аппетита, а личико Артура теперь долго не изгладится из ее памяти.

В начале ноября резко похолодало. На побережье и в окрестностях свирепствовал ледяной ветер, от чего холод становился невыносимым.

Рано темнело, и люди спешили домой, подняв воротники и вжав головы в плечи. В этот вечер, около семи часов, Алан попрощался со своим последним пациентом. Из-за отсутствия Кристины, прикованной к постели бронхитом, весь его привычный порядок нарушился, и рабочий день закончился позже обычного. Он открыл дверь приемной, чтобы выключить свет, и застыл, увидев Маэ, сидящую в кресле с журналом в руках.

– Но что вы здесь… Ой, простите ради бога, я совсем забыл о вас! Моей ассистентки сегодня нет, а я не привык работать один, у меня все валится из рук.

Расстроенный, он впустил ее в кабинет и, заглянув в свой ежедневник, тяжело вздохнул.

– Действительно, вы записаны на восемнадцать часов.

– Да, и торчу здесь уже час, – хмуро ответила Маэ.

Алан сложил разбросанные инструменты на эмалированный лоток и взял новые из стерилизатора.

– Садитесь, пожалуйста. Я только сделаю снимок, это недолго. У нас с вами сегодня последняя встреча, и я обещаю, что вы уйдете через десять минут. Вообще-то, я не люблю заставлять людей ждать… Вы спешили куда-то?

– Не то чтобы очень, но мне надо убедиться, что после шторма все мои траулеры вернулись в порт.

– Ваши траулеры?

– У меня небольшая рыболовная компания.

Он посмотрел ей в глаза – неужели она не шутит?

– Потрясающе! – вырвалось у него. – Мне и в голову не могло прийти, что вы занимаетесь таким бизнесом, внешность и правда обманчива…

Сделав снимок, он взглянул на экран и объявил, что все превосходно.

– Вы привыкли к коронке? – поинтересовался он.

– Сначала казалось, что у меня камень во рту, но это быстро прошло.

– Думаю, этот зуб больше не будет вас беспокоить.

– Спасибо. Значит, мне больше не нужно приходить?

– Нет, мы закончили. Заглядывайте раз в год для профилактического осмотра, даже если не будет жалоб. Предупредить дешевле, чем лечить.

Алан снял перчатки, маску, халат и, оставшись в водолазке и джинсах, показался Маэ гораздо привлекательнее, чем в докторском балахоне. Маэ достала из сумки чековую книжку и взяла со стола ручку.

– Только не этой! – запротестовал он, неожиданно схватив ее за пальцы. – Она очень плохо пишет, возьмите лучше «БИК». Маэ с любопытством взглянула на него и начала заполнять чек.

– Я отвезу вас домой, мадемуазель Ландрие. Нет, правда, я уже закрываю кабинет и сам уезжаю, на сегодня хватит.

Она прекрасно понимала его желание поскорее уехать и невольно улыбнулась; ему показалось – очень сердечно.

– Хотите, обмоем ее? – спросил он весело.

– Кого – ее?

– Коронку!

Маэ посмотрела на него вопросительно, и Алану пришлось уточнить:

– Сейчас холодно, дождь, и заканчивать так рабочую неделю довольно грустно, вам не кажется? Приглашаю вас на коктейль в «Ля Бель Эпок»[4] – это симпатичный бар в двух кварталах отсюда. Согласны?