Как-то мы вместе провели в Париже четыре дня. Было нам тогда по двадцать четыре года, Белла посещала летнюю художественную школу, и я приехала ее навестить. В самый разгар ее романа с официантом, работавшим в кафешке четырнадцатого округа. Мы жили в квартире родителей Беллы на улице Риволи. Белла ненавидела это место. «Куда ни глянь, одни туристы», – кипятилась она, хотя мне казалось, что Париж принадлежал только французам, и никому более.

Поэтому все четыре дня мы провели на задворках французской столицы. Вечерами ужинали в бистро на Монмартре, днями бродили по художественным галереям в квартале Маре. Парижские каникулы оставили неизгладимый след в моем сердце. Я ведь довольно редко выбираюсь за пределы Соединенных Штатов. Все мои путешествия – это поездка в Лондон с моими родителями и Дэвидом да ежегодные паломничества на острова Теркс и Кайкос с родителями Дэвида. Париж открыл для меня абсолютно другой мир. Иноземный, старинный, необыкновенный. Мир, будто специально созданный для Беллы.

Может быть, мне следовало ощущать пропасть между нами. Ну как же: моя лучшая подруга чувствовала себя в Париже как дома, а я не находила места в этой чужой для меня стране. Однако все было совсем не так. Я пребывала на седьмом небе от счастья. Неважно, что я была немного не в своей тарелке, – важно, что Белла все равно нянчилась со мной, все равно желала – всегда, постоянно, – чтобы я была рядом с ней как неотъемлемая часть ее вольной, насыщенной событиями жизни.

– Вернемся к нашим баранам, – хмыкнула Белла, когда официант удалился. – Я думаю, жертвенность и достижение целей не имеют между собой ничего общего. Чтобы претворить мечту в жизнь, нужно не урезать себя во всем, довольствуясь малым, а жить на полную катушку, не боясь хватить лишку.

Я отхлебываю кофе. Порой мне кажется, что Белла свалилась с луны: она жонглирует фразами и философскими идеями, понятными только людям ее круга. Людям, которые ни разу не сталкивались с настоящей трагедией. Никто из потерявших в двенадцать лет родную душу никогда не заявит с бесстрастным лицом: «Значит, на то были причины».

– Ладно, пусть каждый останется при своем, – отмахиваюсь я. – Слушай, я сто лет тебя не видела, давай, заговори меня до смерти о Жаке.

Белла улыбается, и краска смущения, заливая ей щеки, поднимается вверх, до самых ушей.

– Что случилось?

– Мне надо кое-что тебе рассказать.

Белла протягивает руку и касается моего запястья.

Я мгновенно напрягаюсь, словно Белла задела какую-то чувствительную струну в моей душе – струну, которую только она одна в состоянии обнаружить. «Она познакомилась с кем-то, – озаряет меня. – Влюбилась». У меня болезненно ноет сердце. Я знаю, что произойдет дальше, и мечтаю лишь об одном: пройти все стадии влюбленности Беллы – увлеченность, одержимость, отвращение, отчаяние, апатию – прямо здесь и сейчас, за чашечкой кофе, – и покончить с ними.

– Как его зовут?

Белла изумленно моргает.

– У меня что, все на лице написано? – растерянно спрашивает она.

– Для меня – да.

– Его зовут Грег, – звонко провозглашает она, вложив в один этот слог всю мощь своего голоса, и отпивает газированную воду. – Он архитектор. Мы переписывались в «Бамбле», на сайте знакомств.

Кофейная чашка чуть не выскальзывает из моих рук.

– Ты пользуешься «Бамблом»?

– Ну да. Понимаю, ты думаешь, стоит мне зайти в магазин купить молока, как я тут же с кем-нибудь познакомлюсь, но, знаешь, в последнее время мне хотелось чего-то другого, а ничего интересного не подворачивалось.

Я перебираю в уме последних ухажеров Беллы, но вспоминаю только фотографа Стивена Миллза. А с ним она встречалась прошлым летом. Почти год назад.

– Кроме Аннабелль и Марио, – ехидничаю я.

Аннабелль и Марио – семейная пара коллекционеров, с которыми Белла крутила недолгую, но пылкую любовь.

– Как же без них, – хитро стреляет она глазами.

– Так что с этим Грегом? – напрямую спрашиваю я.

– Мы вместе всего три недели, Данни, но он просто чудо. Такой классный. Милый и умный. И я… Я надеюсь, он тебе понравится.

– Милый и умный, – хмыкаю я. – Грег, значит?

Она кивает, но тут в облаках пара нам приносят заказанную еду. Яйца пашот и хрустящие французские гренки с икрой, тосты с пюре из авокадо и блюдо с ажурными тонкими блинчиками, присыпанными сахарной пудрой. У меня начинают течь слюнки.

– Еще кофе? – спрашивает официант.

Я киваю.

– Ням-ням, – бормочу я, накидываясь на тост с авокадо. – Объедение.

Яйцо пашот сочится желтком, я ловлю его ложкой, перекладываю к себе на тарелку и до неприличия сладострастно вздыхаю.

– Да ты прямо как безработный на благотворительном обеде, – прыскает Белла.

– Что-что, а работа у меня имеется, – обиженно фыркаю я, подбираясь к блинчикам.

– Ну да, разумеется. – Белла слегка клонит голову набок. – И как она? Пашешь как вол?

– Пашу. Зато работа – лучше не придумаешь.

Меня так и подмывает съязвить, что не всем же груши околачивать, некоторым приходится и спину гнуть, чтобы свести концы с концами, но я сдерживаюсь. Я давно поняла, что грань между объективной критикой и огульным порицанием слишком тонка и не стоит переходить ее, дабы не разрушить нашу дружбу с Беллой.

– Думаю, еще годик, и я стану партнером фирмы.

Белла нетерпеливо ерзает на стуле, платье сбивается набок, сползая с плеча и немного обнажая ключицу. Белла – обладательница пышных форм и соблазнительной фигуры, но сейчас она кажется мне осунувшейся и похудевшей. Помню, в тот месяц, когда за ней увивался Исаак, она потеряла пять килограммов.

А теперь вот Грег. В мою душу закрадывается нехорошее предчувствие.

– Давайте поужинаем все вместе, – предлагает Белла.

– Все вместе?

– Ну да, и Грега прихватим.

Белла закусывает верхнюю губу, выпускает ее и просительно глядит на меня голубыми глазами.

– Данни, можешь мне не верить, но с Грегом у нас все совсем-совсем по-другому. Между нами настоящее чувство, понимаешь?

– У тебя со всеми настоящие чувства.

Белла сердито щурит глаза, и некоторое время мы молча играем в гляделки. Но я не умею отказывать Белле.

– Хорошо, – покорно вздыхаю я, – давайте поужинаем. Выбирай любую ближайшую субботу, она твоя.

Лицо Беллы просветляется, она накладывает на тарелку яйца и блинчики и принимается за еду с аппетитом, который меня несказанно радует. Дождь прекращается, облака рассеиваются, и на небе снова появляется солнце. Когда мы выходим, на улице почти сухо.

– А что стряслось с синей рубашкой?