Честно говоря, Ставров был удивлен не меньше юноши-петушка. И когда она последовала за ним, рассеянно соображал, что делать дальше, а потому продолжил бесцельное катание по городу, пересекая по многу раз одни и те же улицы. Она ни о чем не спрашивала. Он тоже. Молчала. Он тоже. Но ведь зачем-то он ее увел? Смешно и глупо. Не нашел ничего лучшего, как привезти ее в обыкновенную квартиру из двух комнат. Квартиру Марку когда-то купил отец, тем самым удалив сына из особняка, дабы тот не смущал молодостью юную жену. Отца нет, Ставров бывал здесь редко, посему на мебели скопился толстый слой пыли.

Пока она осматривалась, он присматривался. Очень красивая, высокая. Движения естественные, в них угадывалась гибкость. Лицо удлиненное, с выразительными чертами, такие лица называют иконописными. Ставрову не нравятся короткие стрижки у женщин, однако у нее стрижка удачная. Волосы цвета скорлупы грецкого ореха, а цвет глаз неопределенный, но темный.

Он снял пиджак и галстук, небрежно бросил на спинку кресла, ни на секунду не упуская из виду девушку. Налив в бокалы вина, протянул один Алисе.

– Тебе здесь нравится? – спросил, лишь бы не молчать.

– Неуютно, – был дан ответ всего одним словом.

– А я тебе нравлюсь?

– Тоже неуютный. – Взяла бокал и пригубила.

Ставров замер, как давеча юноша в кафе. Точнее сказать о нем никто не смог бы. Неуютный. Бесспорно, ему неуютно в оболочке самодостаточного циника, неуютно в лживом мире, неуютно в окружении приятелей, а не друзей, неуютно даже наедине с собой. А вот она уютная, удивительно спокойная и до того знакомая, что неожиданно засомневался: а впервые ли он с ней сегодня? Минуту назад Ставров, находясь во власти «привета из ада», забыл, зачем привозят женщину в пустую квартиру, а тут вдруг вспомнил, ощутив влечение. – Иди ко мне, – мягко, но все же приказал Ставров.

Без жеманства Алиса, поставив бокал на подлокотник кресла, шагнула навстречу, обняла. Черт возьми, да он знал ее раньше, знал давно – уверился в этом с первым поцелуем. Просто они долго не виделись по непонятным причинам, а теперь снова вместе. И не надо притворяться, изображать агрессивного самца, а всего лишь отбросить условности и жить для себя, как Алиса – обнимала и целовала его для себя, потому что ей так хотелось. Стало свободно и просто. Он забыл о выстреле, времени, а помнил одно: есть он и она. Из глубины подсознания вынырнул настоящий Марк – чуткий и нежный, искренний и ранимый, который мог позволить себе роскошь довериться. А главное – не надо заполнять паузы пустой болтовней, все и так понятно. Снаружи сверкнула молния…

На другом конце города щелкнул выключатель, узкая прихожая осветилась, на стене обозначилась тень. Пули и взрывы постепенно удалились, вновь проступили стены.

– Не включай свет, Лина, – попросил тихо Лазарь.

Он не выносил свет ни дневной, ни электрический. Ему мерещилось, что свет обнажал его полностью и Лазарь становился мишенью. А темнота его друг, он привык к ней, зрение обострялось, и не только оно, обострялись чувства, нервы.

Лина неторопливо сняла плащ, повесила в прихожей и бесшумно вошла в комнату. Присев перед ним, коснулась прохладной ладошкой щеки со шрамом от виска до верхней губы – след от ножа. Лазарь очень необычный. По предположениям Лины, ему лет двадцать пять – двадцать семь, не больше. Сам он об этом не хотел говорить не потому, что скрывал возраст, причина в другом: Лазарь вне времени, вне возраста, вне общества. Темные волнистые волосы всегда в беспорядке, небольшие глаза недоверчивы, тело крепкое, роста небольшого, но он очень сильный физически.

– Ты весь мокрый, – произнесла она едва слышно, ведь он еще не выносил и шума.

– На улице дождь, – сказал полушепотом, стараясь не дышать. Прикосновения Лины излечивали от видений, волновали и пробирались под кожу, отчего Лазарь расслаблялся, чувствуя, как на смену страхам приходил трепет предвкушения.

– Тебе плохо? – спросила Лина, приложив свои губы к шраму.

– Нет, – и это была правда. – Почему ты приходишь так поздно?

– Работа, ты же знаешь. Ты… сделал?

– Да.

Он дернулся, глаза его сверкнули, тело напряглось. Лина, тонко чувствуя перемены в его настроении, поспешила губами закрыть рот Лазаря. Она дразнила не дразня, завлекала не завлекая, успокаивала без усилий, потому что это она. И так всегда. Чуть отстранившись, сказала:

– Ты устал. Я приготовлю тебе ванну.

И всегда безошибочно угадывала, что ему нужно в данный момент. Через минуту звук воды, наполняющей ванну, соединился с ливнем за окном. Блеснула молния, раскаты грома напомнили прошлое. Чтобы отвлечься, Лазарь стал расшнуровывать ботинки. Войдя в комнату, Лина взяла его за руки:

– Разреши мне?

Тонкие пальцы легко ослабили шнурки, сняли ботинки, куртку, рубашку. Раздев донага, Лина отвела его в ванную. Теплая вода обняла тело, рассредоточила внимание. Лазарь наслаждался, когда Лина водила скользкой мочалкой по спине, груди, плечам. Спину она мыла особенно тщательно и осторожно. Жуткие полосы – следы от плетей – давно зажили, но причиняли неудобства при жаре или ныли на погоду. Только руки Лины, как целебный бальзам, способны заставить забыть о боли, прошлом, которое всегда живо в Лазаре.

Ставрова точил червь сомнения: «Она обыкновенная потаскуха, опытная и хитрая. Вдруг наградила какой-нибудь заразой?» Поскольку внутреннее чутье отвергало подобные мысли, выставил убедительный аргумент: «Но почему она так легко пошла со мной?» На сей раз чутье промолчало. За чаем – больше ничего не нашлось – не выдержал:

– Ты так со всеми? Ты всегда отдаешься первому встречному?

Лицо Алисы потемнело, но ответила без тени обиды:

– Никогда.

И Ставров почему-то поверил. При свете дня рассмотрел цвет глаз Алисы – серые, но очень темные, издали казались черными. Невозможно не верить печальным и открытым глазам, видящим насквозь, и мудрым, словно Алиса прожила на свете лет двести. Такого с ним не бывало, но стало стыдно. Прикуривая и пряча взгляд, сказал то, что, по его мнению, она хотела услышать, а ему не хотелось говорить:

– Прости, я обидел тебя. Я не прав.

Она улыбнулась, черт возьми, с жалостью:

– Ты сказал то, что подумал. Так это и выглядит. Но это не так.

Уличила. Стало противно и от собственных подозрений, и от ее проницательности. Он ретировался в спальню переодеться, мысленно уговаривая себя: «Таких красоток много разгуливает по городу, и все они изощренные лгуньи. Ну почему она пошла со мной? Я не верю ей». А чутье молчок. Но когда вернулся на кухню, где Алиса мыла чашки, почти с ужасом осознал, что прирос к ней. Неужели это возможно так быстро? Отвез ее, куда просила, договорившись встретиться здесь же в семь вечера.