Некоторые знакомые полагали, что Анна получает удовольствие, раз за разом удостоверяясь в своей привлекательности. Или просто страдает ерундой, словно жизнь – это фильм Норы Эфрон и мир полон потенциальных женихов, с которыми ты сталкиваешься, неся домой из магазина багет, завернутый в коричневую бумагу.

Нет, Анна искала родственную душу, которой, возможно, не существовало, притом в том месте, где ее заведомо быть не могло.

Люди, исполненные лучших побуждений, говорили ей: «Ну и ну, в тридцать лет ты по-прежнему одна. Мир, наверное, сошел с ума».

Анна только пожимала плечами. Ничего другого она от жизни не видела.

То, как изменилась Анна внешне, вряд ли подходило под какие-то стандартные описания. Если она говорила: «Я раньше выглядела намного хуже», или: «Я сильно изменилась после университета», или: «Я в детстве была гадким утенком», – собеседники кивали и отвечали: «Да, я тоже только после двадцати стал выглядеть прилично». И так далее.

Но выглядеть так, словно превратился в человека с другим набором генов? Это бывает только в слащавых фильмах, когда супермодель, переодетая в джинсовый комбинезон, в любую минуту готова сбросить очки и выпустить на свободу густую копну каштановых кудрей диаметром с банку колы.

Анна была необычным ребенком. Обычные дети непримечательны, на них не обращают внимания. А Анна привлекала взгляды. Избыточный вес, жирная кожа, скобки на зубах, вьющиеся черные волосы, растрепанные, как у металлиста, безразмерная одежда домашнего изготовления (о, как Анна ненавидела мамину швейную машинку)… в общем, она выделялась из толпы.

Предполагать, что в будущем она обретет некий блеск, было безрассудным оптимизмом, ключевое слово «безрассудным». Одноклассники неутомимо напоминали Анне, что она толстая и страшная.

Она сбросила вес, когда ей исполнилось двадцать два. Сбросила в буквальном смысле, как надоевшее бремя. Потому что Анна была ЖИРНОЙ. Этот факт преследовал ее и служил главным определением. И она наконец избавилась от груза, который метафорически давил на плечи, а физически заставлял стрелку весов взмывать на тридцать килограммов выше нормы.

Процесс изменений начался внезапно, после того как она вернулась домой в слезах – кто-то крикнул из машины: «Эй, смотрите, кит плывет!» Анна тогда заканчивала колледж. Она была умна и талантлива, и во всех других сферах ее жизни преобладали здравый смысл и успех. Так почему же она не могла разумно сбалансировать количество потерянных и поглощенных калорий?!

Как и многие люди, страдающие от избыточного веса в детстве, к тому моменту, когда Анна осознала, что она крупнее прочих девочек, ситуация казалась непоправимой. Ее младшая сестра Эгги уродилась худенькой и стройной, в мать. А Анна, по заверениям всей родни, пошла в отца, Оливьеро. Он был толстяк с густыми усами, типичный итальянский папаша, словно сошедший с экрана – ходячая реклама оливкового масла.

Мать Анны огромными кастрюлями готовила национальные блюда, словно извиняясь перед мужем, что он не на родине (хотя солнечную Италию Оливьеро покинул в 1973 году). Он очень любил Тоскану и часто жаловался на лондонские нравы, но никогда не выражал всерьез желания вернуться. Свою кулинарную политику мать распространила на Анну и Эгги. Семейный стол ломился от самых сытных блюд обеих национальных кухонь. Сыр, паста, рагу – дань итальянским корням. Оранжевые куриные наггетсы и жареная картошка – реверанс в сторону Англии. Ну, и мороженое как символ объединения двух держав.

В десять лет Анна весила почти семьдесят килограммов.

Худеть было одновременно тяжело и легко до умопомрачения. Анна поняла, что съесть за один присест целое тирамису значит не вознаградить себя за изгнание из мира нормальных людей, а закрепиться в нынешнем состоянии. «Быстрые» углеводы она заменила на рыбу и салаты и начала бегать по утрам, надев старые спортивные штаны.

А потом присоединилась к программе «Весонаблюдателей». Анна не ожидала особых результатов – она сделала это, просто желая проверить, вправду ли обречена всю жизнь быть толстой. Если уж и тренинги не помогут, она окончательно вычеркнет похудение из списка жизненных задач.

Она теряла сначала граммы, потом килограммы… и вдруг произошло нечто странное. Анна поняла, что она красива. Никогда раньше это не приходило в голову ни ей, ни кому-либо еще. Выразительные темные глаза, аккуратный нос и очаровательные губы прежде совершенно терялись на пухлом лице, как изюминки в миске теста. Но по мере того как проступали скулы, неопределенные черты делались привлекательными.

– Аурелиана прямо актриса! – с восторгом воскликнула тетушка на Новый год, когда Анна отказалась есть жареную картошку наперегонки с дядей Тедом. Она сначала улыбнулась, а потом убежала и расплакалась. От счастья. Впервые в жизни.

Чудеса следовали одно за другим. Анна узнала, что есть целый тайный мир взглядов и особых жестов, о котором она раньше и не подозревала. Открыть для себя флирт было все равно что вступить в тайный орден, со щипками за задницу вместо рукопожатий.

Даже теперь, десять лет спустя, если студент садился слишком близко, когда она проверяла работы, или если в кофейне ей делали скидку больше обычного, Анна всякий раз напоминала себе: «С тобой заигрывают».

Похудев, бывшие толстяки порой никак не могут привыкнуть к своему новому весу – они продолжают носить широченные брюки и ходить держась середины коридора, пока не убедятся, что давно уже с успехом вписываются в дверной проем. Анна чувствовала себя именно так. Она не могла привыкнуть к тому, что ее находят привлекательной. «Красивая и робкая. Мечта шовиниста», – сказала однажды Мишель.

Она уже смирилась с тем, что придется ограничить выбор серьезными молодыми людьми с высоким IQ, кислым выражением лица и в отглаженных рубашках, вроде тех, с кем она встречалась в Кембридже, но вдруг перед Анной распахнулись двери в мир широчайших возможностей. И кого же она искала? Как выяснилось, Анна сама не знала.

Сначала, из чувства верности своему племени – а также от смущения, – она встречалась с тихими и прилежными юношами, как раньше, когда была толще. Эти неудавшиеся эксперименты словно задали тон всему остальному. Сначала очередной мужчина поклонялся Анне, словно богине, как будто не верил собственному счастью, потом действительно предпочитал не верить, и роману приходил конец – его губили подозрения и ревность. Анна успела искренне привязаться к умнице Джозефу, своему единственному долговременному бойфренду, который прекрасно разбирался в реактивных двигателях, но был твердо убежден, что каждую свободную минуту она подыскивает ему преемника.

А что касается красивых и уверенных мужчин, которые искали женщину себе под стать, то они не считали Анну достойной парой: она слишком хорошо понимала их махинации и вдобавок обладала острым язычком. Она занимала оборонительную позицию всякий раз, когда подозревала, что на нее обратили внимание из-за внешности, а не из-за ума, и становилась чрезвычайно язвительна.

Приходилось ей сталкиваться и с женской неприязнью. Анна слишком поздно поняла, что для красавиц существуют определенные правила. Она не распознавала ревности, пока та не вспыхивала ярким пламенем, а затем старалась потушить пожар самоуничижением. Или присоединялась к женщинам, которые с энтузиазмом перечисляли свои недостатки – и тогда им казалось, что себя-то она считает безупречной. Анна никогда не нуждалась в том, чтобы составлять перечень своих дефектов. Кто-нибудь всегда охотно делал это за нее.