Олег смотрел на меня снизу, стоя на склоне пригорка чуть ближе к воде, чем я:

— Ну что же, теперь ударь меня, отвесь мне пощечину! — Он бахвалился, а я раздумывала, как же теперь с ним поступить: действительно, отпустить ему леща — попросту дать очередной повод для заявлений о страсти, которую, по его представлениям, я к нему испытываю. Но стукнуть его как следует было просто необходимо. Я перебросила полотенце на плечи, чтобы обеспечить себе свободу действий; он наблюдал с интересом, не догадываясь о моих намерениях — очевидно, дальше пощечин его фантазия не распространялась.

Я поступила намного проще: собрав силы, толкнула его обеими руками в грудь, отчего он потерял равновесие и, оступившись, покатился вниз, торжественно завершив свой путь падением в воду. Лицо его выражало крайнее недоумение, и я почувствовала, что готова расхохотаться, но сдержалась, собрала свои вещи и все в том же полотенце на плечах удалилась, пока мой противник не пришел в себя. Тоже мне, соблазнитель нашелся! Первое «хочу», первое «нельзя» — так, кажется, пелось в одной песенке?

Одевшись и найдя Малену, я вместе с ней отправилась к башне, возле которой вдохновенно творил свои путевые заметки Арне. Идиллия была полной: швед, сняв сандалии и закатав брюки, сидел на раскладном стульчике с ноутбуком на коленях; на клавиатуре уютно примостилось колечко домашней колбасы, которой вчера вечером угостили его Надя с Геной, а рядом обретался рыжий лохматый пес — тот самый, которого мы чуть было не поймали недавно на раскопе. Арне охотно делил с ним свою трапезу. Мила бродила вокруг с фотоаппаратом, увлеченно делая иллюстрации к шведскому повествованию.

— О! Я знаю этого пса! — Обрадовалась Малена. — Он часто бывает у нас на раскопе!

Я предпочла воздержаться от рассказа о собственном знакомстве с этим животным, а вот Арне сообщил, что это его новый друг, которого он по совету Милы назвал Шариком — «потому что в России так принято называть собак».

Шарик благородно делал вид, что зрит меня впервые, ничем не намекая на нашу предыдущую встречу. Впрочем, я ведь ничего плохого ему тогда не сделала — даже в милицию не сдала. Мы отправились на Олегову могилу, пес увязался следом.

— Арне, тебе придется взять его с собой в Турку, — заметила Малена.

— Я и намерен это сделать, — серьезно заявил он, потрепав пса по шее. — Клавдия, вы поможете мне оформить для него ветеринарный паспорт?

Лиза, склонив светловолосую голову, с увлечением рассматривала листки, исписанные мелким аккуратным почерком Малены.

— Да, похоже, здесь действительно было какое-то большое жилье, — повернулась она ко мне, показывая схему на листочке.

— И действительно богатое, — согласилась я с ее выводом.

— Знаешь, а я начинаю верить, что квартирку и впрямь обнесли, пока Малена спала! — В Лизке заговорил начинающий сыщик.

— И ты предлагаешь отправиться с заявлением к Шестопалову и предложить ему возбудить уголовное дело по факту квартирной кражи? — Засмеялась я.

— Я предлагаю реализовать нашу идею о расследовании! — Сказала она безапелляционно.

Было решено искать улики, на основании которых можно будет сделать юридически обоснованный вывод о краже и передать расследование в руки правоохранительных органов.

Наутро Лизка отправилась к отцу — взять для штудирования каталог находок, сделанных в Ладоге за последние пять-шесть лет. А я отправилась в камералку, где с разрешения Тамары Семеновны еще раз посмотрела книгу учета и тайком сделала кое-какие выписки. Потом вместе с Арне мы отправились на студенческий раскоп, где швед начал что-то ковырять в земле сам, а я, примостившись на краешке ямы, стала осторожно расспрашивать о недавних находках Инги. Удалось выяснить, что красавица находила самые разнообразные предметы — в основном фибулы, ключи и монеты, среди которых, как уверяли студенты, были и золотые.

— А сколько их было? Штук пять-шесть? — Небрежно поинтересовалась я, помня о количестве, указанном в книге учета.

— Что вы, гораздо больше, — улыбнулась симпатичная голубоглазая студентка Таня. — Я помню, она копнула легонько, а оттуда все так и посыпалось! Там штук двадцать-тридцать только одних монет было!

— И золото? — Я продолжала изображать недоверие.

— И золото, — подтвердила Таня серьезно. — Скажи, Денис?

Парень, который в первый наш вечер делал сообщение о Вещем Олеге, — кудрявый курносый увалень в очках, сказал деловито:

Танечка, но ведь потом оказалось, это просто медь такая отшлифованная. Но то, что находок у Инги было не пять, не шесть и не десять, это точно. Там еще два гребешка были, с камешками, и браслет. Возможно, серебряный.

— Отшлифованная! — Передразнила его Таня. — Денис, ты можешь что угодно говорить, но чтобы я золото не признала! — Чувствовалось, она знает в этом толк: даже на раскопе на ее холеных руках с безупречным маникюром красовались колечки с камушками, на шее болталось несколько цепочек, в ушах сияли золотые сережки. К тому же на недавней дискотеке она щеголяла скромным нарядом в спортивном стиле — от Гуччи, да и удобная текстильная сумочка, с которой она гуляла по деревне, явно была куплена не на оптовом рынке. А на небрежную прическу девушки, несомненно, была потрачена сумма, на которую некоторые наши сограждане, увы, живут целый месяц… Да уж, трудно было представить, чтобы такая не могла отличить золото от простой меди!

— Но самое странное в том, что ничего подобного никто больше не нашел, — заметил Денис.

— И поэтому кое-кто начал злословить, что это все Ринат украл со шведского раскопа и здесь спрятал так, чтобы она нашла. — Сказала Таня, отряхивая джинсы от пыли и незаметно кивая в сторону Маши, которая радостно копалась в яме с черепками, приветствуя веселым визгом каждый вновь обнаруженный привет из прошлого.

Итак, рассказы студентов сводились к одному: Инга странным образом сделала не совсем типичную для этого раскопа находку; а если Таню не подвело чутье на драгметаллы, то еще и ценную. А потом вся эта красота куда-то исчезла, и в книге учета оказались только шесть медных монет и три с половиной фибулы из железа и серебра. Мне страшно захотелось побеседовать непосредственно с этой удачливой исследовательницей, но следовательский пыл охлаждало предположение о том, что она и сама могла быть причастной к столь неравноценному обмену древней валюты.

Подходя к камералке, я увидела через открытое окно Рината — он с энтузиазмом проводил генеральную уборку в своей комнате. Как раз когда я подошла к домику, он показался в дверях с корзиной мусора, которую вытряхнул и ушел обратно. Поднявшийся ветер немного разметал бумажки.

Одна прилетела прямо ко мне под ноги, и я, движимая инстинктом детектива, подобрала ее и рассмотрела. Написанное на ней вполне могло сойти за автограф какого-нибудь африканского вождя: «нга Поно». Однако на следующей строчке, под самым «нга», красовалась надпись: «19 предм.», которая объясняла, что этим вождем могла быть только Инга Пономаренко. Следовательно, в мои руки попал кусочек отчета о ее находке? Я немедленно вбежала в камералку, вытащила книгу учета и, приложив обрывок к ее листам, подтвердила свой вполне логичный вывод: это действительно когда-то было частью книги и было удалено в силу некоей неблагонадежности. Интересно, как вырванный лист оказался в комнате Рината? Который, кстати, несколько дней назад столь естественно выражал удивление по поводу обнаруженных мною следов отрыва страницы! Может, он сам ее и выдрал, а потом разыгрывал комедию, чтобы замаскировать свое замешательство? Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что комедию-то скорее разыгрывал Олег и даже вовлек в этот свой спектакль Машу. Значит, выдрал листок он? Тогда зачем Ринату было прятать бумажку у себя, ведь он недолюбливает Олега? А вообще, он знал, что выбрасывает?