Несмотря на фамилию, рождавшую ассоциации с любимым с детства образом толстенького человечка с пропеллером, фрекен Малена Карлссон оказалась худенькой симпатичной девушкой, невысокой, рыжеволосой и немного вертлявой. Видимо, последнее ее качество и сыграло на руку тем, кто обвинил ее в легкомысленном изложении на чужом языке, хотя с первых же минут общения я поняла, насколько безосновательны были такие утверждения. Малена говорила по-русски с заметным акцентом, но очень грамотно, и предположить, что она перепутает терем и трактир, мог только очень самонадеянный человек. Как раз вроде визгливой Маши или студента Кружкина.

Шведка рассказала мне, что в мае их группа начала раскопки участка, на котором, по их версии, мог располагаться весьма богатый дом. Потом коллеги отправились в Стокгольм за каталогами находок, сделанных в других частях Европы, а также за специальным оборудованием, раскоп законсервировали на короткое время и оставили под ее присмотром. В одиночестве Малена написала отчет о сделанном открытии, перечислила основные находки — большей частью детали каких-то старинных вещей, и обозначила предположения, на присутствие каких находок позволяют рассчитывать эти мелочи. Получалось, что здесь можно было ожидать обнаружения деталей одежды — крючков и фибул, а также золотых и серебряных украшений, посуды, оружия и монет. Как-то раз она заметила, что колышки на их раскопе смещены, и пожаловалась профессору Северову. Он в тот день собирался ехать в Питер на заседание кафедры, и послал на раскоп Машу — разобраться и доложить ему по возвращении. Маша пришла вместе с Олегом, который, прочитав отчет Малены, поднял ее на смех и заявил, что все эти версии о богатом доме — не более чем ее фантазии, не подкрепленные ничем материальным. В доказательство он, обойдя пару раз площадку, копнул возле сдвинутого колышка и неожиданно быстро нашел несколько дощечек и черепков — безусловно, имевших значение для специалистов, но весьма здесь распространенных и в раритеты не годившихся. Маша пожала плечами и выдала профессору заключение о самонадеянности и недостаточной квалификации Малены, которую можно было теперь хоть к позорному столбу приколачивать.

Я позвала Малену к нам — на тот самый обед, к которому со вчерашнего утра ожидали Арне. Она с радостью согласилась, и я отправилась домой — проконтролировать лично подготовку к мероприятию.

По комнатам деловито носилась Мила, стремясь охватить своей кипучей энергией все — вплоть до малейших деталей. Она раз тридцать переложила приборы на столе, четырежды изменила варианты сервировки и все прикидывала, сочетается ли скатерть с колером стен летней кухни. Но подлинное светопреставление началось, когда муж Нади, Гена, принес в дом свежую рыбу, которую предполагалось запечь в каком-то диковинном фирменном пироге и подать гостям. Я до сих пор готова биться о какой угодно заклад — Мила впервые в жизни видела рыбу не в вареном или жареном виде, а в чешуе, с жабрами и плавниками. Тем не менее, увидев принесенных Геной сигов, она воинственно взвизгнула что-то вроде знаменитого «Йо-хо-хо!» и заявила, что никому не доверит их чистить, потому что в этом деле она спец. И прежде чем кто-либо успел опомниться, ухватила несчастных рыб и поволокла на кухню.

Заглянув туда минут через пятнадцать, мы с Лизой обнаружили, что помещение в своем новом виде вполне достойно принять морского царя со свитой — казалось даже странным, что всего у двух среднего размера рыб объявилось столько чешуи. Ею было покрыто абсолютно все — стены, пол, потолок, лампа, посуда и мебель; под ногами бродило некое подобие полинявшего броненосца, в котором мы лишь при детальном рассмотрении признали полосатую кошку Нади. Посреди всего этого великолепия Мила в позе тореро скакала вокруг стола, в центре которого против всяких правил были распластаны несчастные рыбы. При беглом взгляде на них мы подумали, что в будущем собственном хозяйстве Мила сможет неплохо сэкономить на мясорубке, блендере и прочей измельчительной технике — если только кто-нибудь в здравом рассудке осмелится завести общее хозяйство с моей замечательной сестрицей…

Лизка стала в ужасе прикидывать, до каких высот теперь взлетит для нас плата за дачу и насколько дешевле с моральной и финансовой точки зрения было бы отправиться, как советовал ее муж Юра, «в какой-нибудь скромный пятизвездный греческий отелы». Я в математике никогда не была сильна, поэтому принялась за ликвидацию последствий техногенной катастрофы.

Немедленно удалив с поля виновницу торжества — Милу, я, в полном соответствии с заповедями «Гринпис», начала со спасения представителей фауны: поймала кошку и добросовестно стерла с нее тряпкой весь новоявленный панцирь. Оскорбленная киска, лишившись нового имиджа, убежала в сад облизываться, а мы с Лизеттой, вооружившись тряпками и веником, принялись за реставрацию помещения. Через полчаса, когда Надя вернулась со своего огорода с пучком зелени в руках, мы уже восстановили процентов семьдесят первозданного облика кухни. Однако вид истерзанных рыб настолько развеселил хозяйку, что она смилостивилась и разрешила нам приостановить работы. Усердная Мила, счищая чешую, местами докопалась до костей, но в целом, как ни странно, с задачей справилась — в том числе потому, что имела дело с приличной и податливой в этом отношении рыбой; попробовала бы она таким манером очистить судака или, не приведи Господи, окуня! Надя примирительно заметила, что конечная цель готовки — пирог с рыбной начинкой, которую все равно нужно измельчать, и призвала нас завершить славное начинание юной кулинарки.

Каковая тем временем снова устремилась в летнюю кухню и произвела очередную перестановку посуды, совершенна не считаясь с присутствием чешуи на пальцах. В итоге все бокалы и тарелки были щедро декорированы рыбной слизью и пресловутой чешуей. Узрев это, мы с Лизой стали спешно собирать со стола посуду, избрав в качестве меры пресечения Миле работу с тряпкой и мыльной пеной.

И надо же было именно в этот момент появиться Арне! Да еще с Маленой, робко выглядывавшей из-за его спины! Они, видите ли, решили прийти немного пораньше, чтобы посмотреть, как живут простые русские люди, и побольше пообщаться, этнографы, понимаешь! Еще из-за забора он заприметил нашу возню в летней кухне и широко заулыбался. А Лизка, не видя их, кричала во весь голос:

— Мила, да шевелись же ты, через полчаса уже шведы придут, не успеем всю посуду убрать со стола, принимай их тогда, как хочешь!

Я увидела, как изменилось при этих словах узкое личико Малены: черт, да она, похоже, подумала, что мы совсем им не рады! Дрожащими губами она что-то тихо говорила Арне — впрочем, ясно что: переводила ему Лизкин вопль! Потому что после этого лицо вытянулось и у нашего профессора, и он стал постепенно оборачиваться вокруг своей оси, явно намереваясь дать задний ход. Осознав это, я, прямо в фартуке, помчалась пресекать их ретираду.

— Арне! Малена! Подождите меня! — Я прыгала через колючки, тихо проклиная про себя два чертовых момента: первый — когда шведка с какого-то перепугу, не иначе, выучила русский язык, и второй — когда моя дражайшая Мила решила испытать новые ощущения при чистке рыбы

Шведы остановились, обернув ко мне удивленно-обиженные физиономии: теперь мне предстояло, как сказочной героине какой-нибудь, развернуть их «ко мне передом, к лесу задом». Кое-как удалось им объяснить, что за казус произошел в ожидании их прихода, и мы втроем направились к дому Нади. Хозяйка к тому времени уже поставила в духовку многострадальный пирог, Мила под ее присмотром драила измазанную рыбой посуду, которую Лизка в режиме нон-стоп доставляла с кухни, а чистую протирала и расставляла по местам. Арне обошел двор, посмотрел на кур и гусей, отпустил пару комплиментов организации хозяйства и, наконец, решил присесть к столу.