Эдокси надула губки, взвесила все «за» и «против». Собеседник был мужчина привлекательный, предупредительный, элегантно одетый. Послать его куда подальше, если это знакомство станет ее слишком тяготить, она всегда успеет.

– Но ведь это черт знает где! – воскликнула дама.

– В Трокадеро, в паре кабельтовых от моего отеля. Я джентльмен и не стану утомлять вас марафоном под этим знойным солнцем – мы возьмем фиакр, который довезет нас до выхода. А потом пообедаем в русском ресторане и вы научите меня лакомиться их экзотическими фирменными блюдами.

Человек в панаме внимательно прислушивался к их разговору.

«Дворец Сибири, да еще в фиакре. Дело осложняется! Поторапливайся, дружок, и моли господа, чтобы эта милашка, более аппетитная, чем шербет, не передумала!»

Он проложил себе путь среди толпы жаждущих посетить дом Жан-Жака Руссо, обогнул хвост очереди в харчевню, где столовался Наполеон, когда стоял лагерем в Бург-Сен-Пьере, и бегом направился к ближайшей стоянке фиакров.

Осмотрев вагоны Транссибирской магистрали, в которых чередовались салоны, обеденные залы, курительные комнаты, буфеты и спальни с примыкавшими к ним туалетами, Энтони Форестер и Эдокси Аллар залюбовались просторами непроходимых лесов, степей и тундры, которые пробегали на нескончаемом, движущемся полотне за окнами, создавая полную иллюзию реальности. А поскольку неподвижный поезд раскачивался из стороны в сторону, им казалось, что они не стоят на месте, а в самом деле едут. Эдокси, которую стало слегка подташнивать, взмолилась и попросила услужливого кавалера отказаться от русского ресторана.

– Мне до смерти надоели картошка, капуста, свекла и лук! У меня болит голова, давит корсет, я поеду домой.

Энтони Форестер пошел ва-банк.

– Ну хорошо, моя дорогая. Но в таком случае позвольте пригласить вас вечером на ужин. Куда бы вы хотели пойти?

– А давайте поглазеем на бомонд, сходим в «Максим». Этот ресторан сегодня в моде, вы будете в восторге.

– Куда мне за вами заехать?

– В последнее время я живу в доме 14 на улице Сент-Огюстен, второй этаж налево.

Человек в панаме заметил их в тот самый момент, когда они вышли из Дворца Сибири. Он крутанул свое йо-йо, поправил на носу затемненные очки и лениво направился к парочке. Два балалаечника изливали на прохожих меланхоличный ритурнель:

Очи черные…

– Я ничего не понял, – прошептал Энтони Форестер на ушко своей спутнице.

Эдокси открыла влажный, чувственный рот.

– «Очи черные, очи страстные. Очи жгучие и прекрасные», – вполголоса молвила она, хлопая ресницами.

Йо-йо человека в панаме вновь легло в руку. Усиленно виляя задом, женщина уселась в коляску рикши.

Человек в панаме разжал ладонь, и йо-йо будто зависло в воздухе.

– Пора начинать, – прошептал он.

Затем нетвердой походкой двинулся вперед, столкнулся с Энтони Форестером, пошатнулся, схватил его за плечи, якобы чтобы не упасть, и ловким жестом опустил в карман его пиджака конверт.

По возвращении в отель Энтони Форестер, развалившись на диване в кальсонах и подвязках для носков, вновь и вновь прокручивал в голове скверную новость. Какая глупость – все шло как по маслу, и вдруг из-за какой-то жалкой песчинки хорошо смазанный механизм операции заклинило. Сначала он подумал, что это шутка, но подпись под письмом не оставляла никаких сомнений. Скорее всего, конверт ему подбросил сумасброд в затемненных очках. Кто этот тип? Сообщник, о существовании которого он ничего не знал? Или совершенно посторонний человек, которому поручили эту миссию за вознаграждение? Поди теперь узнай! Да и потом, зачем задействовать посредника, чтобы выйти на связь? Энтони несколько раз перечитал послание. Он не станет подчиняться – это слишком опасно. Может, патрон чокнулся? Зачем назначать встречу в месте, где за ними могут следить? Это же чистой воды безумие! Форестер сложил записку, сунул ее в бумажник и решил забыть об этой досадной неприятности.

«Не пойду. Свою часть контракта я выполнил. Я сыт этим делом по горло и в ближайшие дни…»

На узкой скамейке, пропахшей кожей и потом, фиалковый запах Энтони смешивался с ароматом парфюма от Любена, которым надушилась Эдокси Аллар. Не успел он страстно поцеловать куртизанку и заняться изучением ее корсета, как фиакр подъехал к тротуару на улице Руаяль и встал в длинном ряду автомобилей «Де Дион-Бутон» и «Клеман-Гладиатор».

У входа в «Максим» топтались полуночники, вовсю пользуясь возможностью вволю полюбоваться монументальным входом на Выставку на площади Согласия. Над золоченым шаром, опираясь на три арки, покрытые разноцветными кабошонами, возвышалась статуя «Парижанка». Со шляпой в виде символической парижской барки на голове, она напоминала собой богиню, которая сошла с Олимпа, чтобы повести за собой заблудших путников. По крайней мере, Энтони Форестеру показалось именно так. Но Эдокси остудила его восторг.

– Это вам не Роден. В крайнем случае – страшная, жирная потаскуха, да к тому же свихнувшаяся. Или Юнона, которую выгнали из публичного дома. Впрочем, этот ресторан стал подлинным пунктом сбора титулованных гостей как раз благодаря своему расположению у главного входа.

Прилагая отчаянные усилия, они проложили себе путь в толпе.

– Эй, Ирма, как жизнь, ничего? Привет, Лиана. Ой, Клео, прости, не признала тебя, здесь за места настоящая драка.

Эдокси надрывалась в гулком гомоне голосов, который перекрывали собой крещендо оркестра, наяривавшего «Две фиги Урсулы»1.[31]Знакомые называли Эдокси Фифи или Фьяметтой и вовсю лорнировали ее кавалера, спрашивая себя, кто он такой. Шуршали юбки, то и дело входя в соприкосновение с фалдами фраков, трости с серебряными набалдашниками соседствовали с чесучовыми зонтиками, собравшиеся бурно приветствовали то принцессу Караман-Шиме, урожденную Клару Уорд, сохранившую, несмотря на развод с мужем, этот титул, то герцога Огюста де Морни.

Наконец они добрались до столика, который после обеда зарезервировал Энтони. Эдокси заметила ему, что столики 16 и 23 у буфета на возвышении, прозванного «Омнибусом», где их усадил вышколенный мэтр Жерар, предназначены для сливок общества. Форестер слушал ее вполуха, поражаясь вычурному декору, в котором зеркала в рамах из резного дерева чередовались с фресками, живописавшими резвящихся среди кувшинок наяд.

– Ну, что скажете, мон шер? – поинтересовалась Эдокси. – Это вам не показная добродетель Альбиона, не так ли? «Максим» – вотчина женской половины аристократии, хотя первенствуют здесь куртизанки и дамы полусвета. Взгляните вон на ту леди, чьи телеса буквально рвутся наружу из корсета – это Афродита д'Анген, а тощее нагромождение щипцов для спаржи чуть дальше, слева, – Мелузина де ла Пателин. Если вам нужны те или иные сведения, обратитесь к Жерару, он у нас лучший специалист по знаменитостям. Я буду называть тебя «Мой принц», «Ваше Высочество», «Господин герцог»… И он, если попросить, покажет вам всех тех, кто лелеет надежды на восстановление империи или королевства.