полигона. Дым от сигарет казался спасением, но и его легко перебивал запах гнили. В комнате летало несколько десятков мух, работал маленький телевизор, всюду были разбросаны вещи. На плите в кастрюле лежала курица, скорее всего, со свалки. На нее тоже садились мухи.

На свалке можно найти что угодно. В 2012 году знакомый Вячеслава нашел дипломат с деньгами. Внутри были советские рубли, доллары и евро. С еще большим упоением Вячеслав рассказывал о «Бабе Нюре». Это машина, в которой привозят вещи умершего или переехавшего человека. В последний привоз Вячеслав прибрал с десяток пачек макарон и гречки, блоки сигарет «Ява», «Союз Аполлон», мебель и главное – коробку медицинского спирта. Потом он позвал соседей, которые покопали и нашли водку с коньяком. Все были счастливы.

С Вячеславом у нас завязались теплые отношения. Я покупал ему продукты и пиво, распечатывал его фотографии, сделанные Катей в первую встречу, и ходил к нему в гости. Внутри хибары из мусора стояла печка-буржуйка, кровать, какие-то советские комоды и тумбочки. Повсюду лежали вещи: игральные карты, старые журналы, шкатулки, книги, тряпки, барахло. Мелкие прибамбасы: наушники, фотоаппарат, кассетные и дисковые плееры, картридеры, различные фонарики, калькуляторы и аккумуляторы. Некоторые приборы работали, большинство – нет. Вячеслав и сам не знал, зачем хранит все эти вещи. «Не выбрасывать же», – говорил он. Да и как можно было их выбросить, если мы находились в доме из мусора?

В доме Вячеслава жарко, и он снимает футболку. Пахнет здесь нормально: деревенским домом и сыростью. Я открываю две бутылки пива, ему и себе. Он позирует для фотографий. Потом идем купаться в Пехорку. Он плавает, я смотрю с берега, Катя стоит в воде и снимает. Нам с Катей вода кажется грязной, потому что в нее стекает фильтрат из-под свалки. Вячеслав ныряет и брызгается для хорошего снимка.

После переезда на свалку Вячеслав нашел работу грузчиком на складе, но из-за нагрузок сломал ключицу. Он продолжил работать с переломом, используя только одну руку – «было хреновасто». В итоге с работы его выгнали, а ключица до сих пор торчит с одной стороны. Но это не мешало мужчине вставать каждый день в пять утра и работать до тех пор, пока не соберет на свалке «20 килограмм проводов». Пил Вячеслав тоже каждый день – «Энергия же нужна». В свободное время слушал Comedy Radio. Порой голодал по неделе после запоев.

В 2016 году Вячеслав вместе с другом за месяц заработал больше 100 тысяч рублей. Каждый день – десять килограммов меди, пять – алюминия, два – латуни (технические краны, трубки, болванки). Мужчины хотели купить машину – непонятно, зачем она им была бы нужна. Однако товарищу Вячеслава пришлось отправить деньги на родину в Таджикистан. «Оставшиеся деньги по чарке, по шкварке и на сигареты», – рассказывал он. Вячеслав также покупал еду и алкоголь для неработающих соседей.

По словам Вячеслава, на свалке нет разделения на зоны влияния: «Где хочешь, там и копаешь. Нашел – твое». Впрочем, однажды «таджики, которые прыгают по этой горе как индейцы», избили Вячеслава. Они потребовали платить им дань, а он не платил – «Какого хрена вообще?». «На меня ночью наскочили толпой. Пару зубов выбили, да и все – ничего страшного, – вспоминал мужчина. – Я потом днем их двоих по отдельности выцепил и надавал».

Порой такие разборки приводили к смерти. Вячеслав говорил, что сам видел, как полиция нашла два трупа в канализационном люке около свалки. По его словам, на полигоне закопано много бомжей. Кто-то умер от болезней, кого-то зарезали, кто-то, как один друг Вячеслава, по пьяни утонул в озере на день рождения.

В последний раз я видел Вячеслава летом 2017 года. Мы с ним даже сфотографировались, обнявшись около входа в его поселение. Когда Катя снимала его в бане, он рассказывал про дочь, с которой не общается. Он кричал и плакал. Дочь живет в Беларуси, а он с ней не поддерживает связь, потому что должен платить алименты, но денег на это у него нет. Из-за алиментов жена подала на Вячеслава в суд, и теперь он в розыске. Последний раз он с ней виделся в 2015 году на похоронах сына.

Не знаю, где сейчас живет Вячеслав, знаю только, что в Кучине после закрытия свалки остался всего один домик из мусора. Возможно, это домик Вячеслава, возможно, его соседей. Я набираю его номер – абонент недоступен.

В один из визитов на уже закрытое «Кучино» я встретил парня, который одиноко нес с горы мешок с металлом. Он был знаком с Вячеславом и рассказал мне о нем. Оказалось, после закрытия свалки Вячеслав уезжал в Беларусь, но вернулся обратно сюда. Работает на металлоприемке – куда раньше сам носил отходы с полигона. Какое-то время назад купил машину, но потом разбил. Лишился прав. Где живет – неизвестно.

Общение с Вячеславом изменило мое отношение к мусору. Сначала казалось, что все его вещи, его дом и отчасти он сам – это нечто неприятное. Я брезговал пожать ему руку, потому что она выглядела грязной (но я пожал – мне казалось, он проверял меня). Однако я скоро изменил свое мнение. Да, у Вячеслава нет дома в привычном понимании. Да, все его вещи и одежда найдены на свалке. Да, тут плохо пахнет. Ну и что? Что с того? Через два часа общения к этому привыкаешь – и вот я уже пью пиво в его самодельном жилище. Вокруг нас предметы, просто одни люди обозначили эти предметы как ненужные, а другие их подобрали. Так и Вячеслав – он оказался в ситуации, когда лишним сочли его.

Мусорный Мордор

У многих жителей деревни возле «Кучино» есть приятные ассоциации со свалкой. Например, 17-летний Егор помнит, как еще недавно катался по ее ледяным склонам на ледянках и надувных ватрушках. Его сосед сказал мне, как лет 30 назад искал там с друзьями перегоревшие лампочки, чтобы разбить их. Искал и бочки с радиоактивными метками. По словам мужчины, они поджигали бочки и те взрывались, подлетая вверх.

Жители деревни увлеченно рассказывали мне, как всей семьей ходили на свалку «поковыряться». В 1990-е на полигоне можно было найти то, чего не было в магазинах. Например, девочки искали пудреницы «Ланком», а мальчики – импортную жвачку и шоколад. «Там было много добра. К нам часто приезжали родственники, чтобы увезти со свалки сырокопченые колбасы, балыки, целые упакованные блюда из ресторанов. Ходили не от бедности, а потому что хотелось чего-то