Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нина отнеслась к вопросу серьезно. Она тоже взглянула на фотографию, где Боги со стиснутыми кулаками готовился врезать по скуле плохому парню, а потом приставила ладонь ребром к своей длинной тонкой шейке.
— Вот смотри: ниже адамова яблока это не Терминатор. Выше адамова яблока это не Гэри Купер, не Кэри Грант, не Кларк Гейбл. Но ему не надо хлопотать лицом и суетиться. Сразу видно, что он настоящий мужик. Бунтарь-одиночка. Вот эти морщинки вокруг глаз, скептический взгляд, дубленая шкура… Словом, стоит ему появиться на экране, как он приносит с собой биографию. Целую жизнь.
— Ладно, убедила.
— А что, тебя надо было убеждать? Тебе не нравится Боги?
— Я перед ним преклоняюсь, — заверил ее Никита. — Мне просто хотелось понять, что в нем видят женщины. — «Хотя ты не рядовая женщина», — добавил он мысленно. — Посмотрим «Мальтийский сокол»?
— Нет, — решительно отказалась Нина, — я не хочу смотреть, как женщину сажают в тюрьму на двадцать лет.
— Но ее же не просто так сажают! Она же убийца!
— Все равно не хочу.
— Ну, тогда сама выбирай.
— «Сабрины» у тебя, конечно, нет…
— «Сабрины»? — удивился Никита. — Да ее по телику показывают раз в две недели! Тебе еще не надоело?
— То, что показывают по телику раз в две недели, — это ремейк. А оригинал снял в 1954 году Уильям Уайлер. Заглавную роль играла Одри Хепберн, а ее партнером был Боги.
— Я не знал, — признался Никита. — Виноват, исправлюсь. Ну а пока выбери что-нибудь еще.
— Вот. «Иметь и не иметь». Все-таки Хемингуэй. Да, и еще… Ладно, потом расскажу.
Они посмотрели еще одну трагически-безысходную историю. Никита потихоньку наблюдал за Ниной. Это было неизмеримо интереснее, чем страдания героев на экране. А она ничего не замечала, поглощенная страстью Хамфри Богарта к юной Лорин Бэколл.
Когда фильм кончился, Никита объявил, что пора ехать на рынок. Нина тотчас же подозвала Кузю. Песик как будто уже знал, что его опять с собой не берут: он шел понурившись, его обычно закрученный кверху хвост свисал между задними лапами.
— Идем, милый. Я отведу тебя домой. Сторожи.
— Он может остаться здесь, — предложил Никита.
— Нет, ему лучше там, где его привычный коврик.
— А он не будет… протестовать? Ну, грызть мебель или…
Опять Никите пришлось испытать на себе ее алмазный взгляд.
— Кузя прекрасно воспитан… в отличие от некоторых, — снисходительно заметила Нина. — А главное, он благороден. Нет, он не будет грызть мебель.
Она повела песика в соседний коттедж. В прихожей Никита опять надел на нее ветровку.
— Я думала взять зонтик…
— Ну вот еще! На рынке с зонтиком чикаться? Бери ветровку.
— А ты?
— У меня другая есть.
В его ветровке она походила на девочку, напялившую папину одежку. В эту ветровку она могла бы завернуться трижды. Но Нина мигом подвернула рукава, до предела затянула пояс, расправила капюшон, и ветровка стала ей почти впору.
— Что ты хотела рассказать? — спросил Никита, когда они сели в машину и тронулись.
— О чем? Не помню.
— Когда кино смотрели. Ты обещала что-то рассказать.
— А! Про Лорин Бэколл. Я о ней передачу видела. «Иметь и не иметь» — ее первый фильм. Она была совсем молоденькой, волновалась страшно, и у нее начинал непроизвольно дрожать подбородок. Она научилась сдерживать дрожь, глядя вот так, исподлобья, словно набычившись. — Нина показала, как это делала Лорин Бэколл. — А критики решили, что это у нее такой особенный пронизывающий взгляд. Фирменный взгляд Лорин Бэколл. И пришлось ей сохранить этот взгляд на всю жизнь, хотя подбородок больше не дрожал.
— Здорово! — рассмеялся Никита. — Вот уж и вправду не знаешь, из какого сора…
— Таких «историй» в истории искусства полно, извини за тавтологию. Вот, например, Шопен сочинил этюд для разработки левой руки, а мы считаем это великим явлением духа…
— Бах сочинял двухголосные инвенции как упражнения для своих учеников, — подхватил Никита, — а теперь их исполняют в концертах. Да, я тебя понимаю. Кстати, ты любишь Баха?
— Больше всех.
— Значит, мы могли бы сходить на концерт в Вильнюсе. Месса си минор.
— В Вильнюсе? Но это же далеко!
— Но сюда же ты добралась?
— Целый день тащилась на электричке, а потом еще на такси. Ну, допустим, туда мы доберемся. А обратно? После концерта возвращаться ночью? Наверное, уже и поезда не ходят.
— Есть другой путь. Самолет типа «кукурузник», — лукаво подмигнул Никита. — Летит невысоко.
— Да ну тебя! — шутливо отмахнулась Нина.
— Нет, серьезно. — Он въехал в город и притормозил у маленького ресторанчика. — Давай сначала сами заправимся, а потом на рынок.
Они вышли, нашли себе столик. Договорились, что обед будет легким. Главной трапезой этого дня должен был стать ужин с таинственным бифштексом по-суворовски.
— Нет, серьезно, — повторил Никита, когда они сделали заказ. — Все можно сделать иначе. Мы выедем на машине рано утром и будем в Вильнюсе к середине дня. Снимем номер в гостинице. Погуляем, пообедаем, отдохнем, вечером пойдем на концерт как цивилизованные люди. Переночуем, а на следующее утро отправимся обратно.
— А Кузя? — задумчиво спросила Нина.
— Предусмотрел. Мы его оставим у Алдоны. Это женщина, которая у меня убирает, — пояснил Никита.
— Ну, не знаю, — засомневалась Нина. — А это удобно?
— Никто его там не обидит, — засмеялся Никита. — Я их много лет знаю, и ее, и Йонаса, ее мужа.
— А когда концерт?
— Через две недели, даже с лишним. Двадцать четвертого. Вот афиша висит.
— А билеты? Мы сумеем достать билеты?
Настал его черед взглянуть на нее с чувством глубокого превосходства.
— Запросто. По Интернету закажу. И гостиницу забронирую.
— Ну ладно, — как-то неуверенно согласилась Нина. — Я никогда не слышала мессы си минор в живом исполнении.
— Значит, тебя ждет незабываемое впечатление. Ладно, пошли на рынок!
На рынке выяснилось, что Никита совершенно не умеет выбирать продукты. Он готов был покупать все подряд. Нина решительно отстранила его и взяла это дело на себя.
— Я буду выбирать, а ты будешь за мной носить штатив.
— Почему штатив?
— Это у нас так на фотосессиях говорят. Главное лицо — фотограф, а все остальные носят за ним штатив. Ну там, свет меняют, задники передвигают и все такое.
— Понял. Возьму на вооружение.