– Интересно. Я тоже… Тогда почему, находясь вместе, мы ведем себя порой как дети?

– Не знаю. Меня это пугает.

– И меня порой пугает. Я выхожу из равновесия. Иногда мне это нравится.

Виктория Беляева. Мне снится море

Энн и подумать не могла, что однажды нарушит клятву и вернется в пыльный, пахнущий рыбой и солью город. Но вот она уже едет в такси, а мимо проплывают знакомые пейзажи, и у нее странное щемящее чувство в груди.

Со стороны моря едва-едва начинает разгораться рассвет. Здесь почти ничего не изменилось – да и сама она, наверное, тоже, хоть и старательно пытается казаться другим людям лучше и сильнее, чем есть на самом деле. А сейчас с каждой милей, приближающей ее к городу, она чувствует, как разрушается в ней то, чего она добивалась годами. В Ливилле не имеет значения, чего она добилась за его пределами.

Вывески магазинов выгорели и потускнели, деревья на площади стали выше, а одноэтажная застройка вдоль моря по-прежнему поражала своей роскошью. Эти дома оживали лишь в сезон, а сейчас выглядели пустыми и заброшенными, несмотря на ухоженные лужайки.

Она просит водителя затормозить за поворотом и неуклюже выходит. Через дорогу виднеется знакомый забор и кованые ворота – дом, в котором Энн выросла. Она плохо представляет, что скажет матери спустя пятнадцать лет, поэтому щелкает зажигалкой и закуривает, пытаясь собраться с мыслями. «А, к черту!» – зло думает Энн, бросает окурок на лужайку и разворачивается. До отеля «Сент-Луис» всего пара кварталов. Что ж, быстро принимать решения и быстро их менять – очень на нее похоже.

Энн проходит мимо бетонной коробки начальной школы и не останавливается, мимо дома Алисии и Кэт, своих школьных подруг, – и тоже не замедляет шаг. В предрассветное время улицы пустынны, а по земле стелется сероватый туман. Чемодан гулко подпрыгивает, когда его колеса ударяются о стыки бетонных плит. Во рту сухо, и Энн ощущает зыбкую усталость, будто в любой момент она может отключиться и провалиться в сон, или в какое-то другое небытие.

«Сент-Луис» уже много лет поражает летних туристов псевдороскошным стилем и видом на залив. На фасаде трубят ангелы и скалятся львы, а внутри в фойе журчит фонтанчик, в котором над брошенными монетами плавают карпы. Энн звонит в золотой звоночек на стойке, и спустя пару минут появляется заспанный пожилой портье, явно не ожидавший гостей в такое время.

– Доброе утро. Мне нужен номер на одного. Не первый этаж, окна во внутренний дворик. Я буду здесь около недели, может, больше. – Она кладет пять долларов на стойку.

– Здравствуйте, мисс. Я заселю вас в лучший номер на третьем этаже. Простите мое любопытство, вы ведь дочь Айлин?

– Да, Айлин моя мать. – Она выдавила из себя улыбку.

– Очень приятно, Энн. Я был просто ошеломлен, когда узнал, что новый сезон «Ребекки» будут снимать в Ливилле. Но почему вы не дома? – Он приподнимает седые кустистые брови, и, конечно же, сразу подмечает ее замешательство. – Простите, это не мое дело. Рад, что вы выбрали «Сент-Луис».

Энн чертовски не хочется говорить правду, но и на ложь сейчас тоже нет сил.

– Мне нужно много быть одной, в перерывах между работой. Нас ждут эмоционально непростые сцены… По секрету скажу, в новом сезоне Ребекка потеряет кое-кого очень дорогого ей. – Энн делает многозначительную паузу.

Что ж, по крайней мере, это красивое объяснение тому, почему она остановилась не у матери. Но не тому, почему ее здесь не было пятнадцать лет.

– О, понимаю, понимаю вас. Мы здесь большие фанаты «Ребекки», жаль, что ее играете не вы.

Энн даже не знает, что ответить на подобную наглость.

– Сейчас подойдет швейцар и проведет вас в номер.

– Спасибо.

Она с облегчением усаживается на обитый красным бархатом диванчик возле фонтана и проверяет телефон. Один пропущенный звонок от Теда и сообщение «Как добралась? Позвони. Люблю». Говорить с мужем сейчас не хочется. Энн знает, что он будет спрашивать, как она и что чувствует, и принимает ли таблетки, выписанные психотерапевтом. Сам Тед последнее время все больше походит именно на доктора Уайта – строгого, но неизменно сочувствующего. Он всегда прав и всегда говорит правильные, уместные именно для этого случая вещи. Энн казалось, что за этим кроется едва осязаемое, но от того не менее чудовищное лицемерие, и она чувствовала себя плохой от того, что позволяла себе думать о докторе плохо, не имея на то никаких оснований.

Молоденький швейцар в красной форме с сияющими пуговицами провожает в номер на третьем этаже. Номер чистый, но воздух слегка затхлый, а простыни резко пахнут стиральным порошком. Напротив кровати висит дешевая репродукция «Подсолнухов» Ван Гога. Энн не любит художника, потому что от всех его картин сквозит безумием, а умопомешательство – это то, чего она боится больше всего.

Съемочный день начинается в шесть, через полтора часа. У нее есть время, чтобы принять душ и полежать на кровати. Стоя под прохладными струями воды, Энн думает, что все-таки зря согласилась на съемки в Ливилле. Но ведь, с другой стороны, это первое серьезное предложение за год, не считая провального мюзикла о вампирах. Могла ли она на самом деле позволить себе отказаться? Энн только недавно начала понимать, что пик карьеры может вообще и не случиться. По крайней мере, она может похвастаться десятком ролей в сериалах, один из которых довольно популярен, и несколькими работами на Бродвее. Это уже гораздо больше, чем смог добиться ее отец. Наверное, он бы ей гордился. Или нет?

Она протирает мокрые волосы полотенцем и смотрит на себя в чуть запотевшее зеркало. Глаза запали глубоко, и тени под ними синие-синие, но ничего, гримеры это скоро исправят. Энн мажет лицо кремом, привычно оглядывая в поисках несовершенств. Они все на месте: маленький шрамик под бровью, мелкие морщинки в уголках глаз, трещина посередине губы. На экране она будет красивой, но это не та красота, которая ошеломляет и сводит с ума, скорее, просто правильные пропорции и отсутствие грубых недостатков. «Красивая, но чего-то не хватает», – так о ней однажды высказался продюсер. Энн тогда ушла с кастинга поджав губы и громко хлопнув дверью, что было совсем не профессионально. «Похоже, принимать отказы вам очень больно», – так говорит доктор Уайт, который любит заполнять неловкие паузы во время сеансов признанием очевидного.

Энн падает на кровать спиной вниз и закрывает глаза. Под веками расползаются красно-бордовые пятна. Она