— Что дяде сказать надо?

— Спасибо, — вздыхает девочка.

Элина, значит. Эля.

— Больше так не делайте. Не покупайте ей ничего. И не говорите. Она просто ребенок и не должна ничего видеть.

— Я сам решу, что мне делать. Про опеку я не шутил, если что.

— Подонок.

— Зато с баблом. Заказ забрать можно, Евгения Михайловна?

Они возвращаются к ее столу, и Сергей получает на руки свой рисунок. Медлит, нарочито неспешно развязывает ленту.

Черт. Это сильнее него. Сдерживать возбуждение просто нереально. Она не рисует, она дразнит. И каждый раз бунтует. Не может протестовать открыто, не хватает сил и характера, но каждый раз привносит в рисунок что-то, что так и кричит "Я не твоя! Я тебе не принадлежу!".

— Я, вроде, заказывал черно-белый.

— Я художник. Я так вижу.

Смеется.

Зато грудь нарисовала. Одна рука закрывает сосок, а второй хорошо видно и так и тянет снова попробовать на вкус, заставить затвердеть.

Ему даже платить ей нравится. Не взять не может, а брать деньги унизительно и тяжело. Колеблется. Смотрит на свою Элину, стискивает зубы и берет две купюры, убирает их в карман.

Что-то изменилось, и не в лучшую сторону. Похоже, появилась нужда в деньгах. Он хорошо умеет различать оттенки эмоций, взгляды. Как ни странно, обычно мужчины довольно твердолобы. Но невозможно не заметить, как она ждет. И не просто ждет, когда он уйдет, оставит ее в покое. А ждет и нервничает. Попросит еще рисунок? С одной стороны нет, мечтает, чтобы он ушел. С другой надеется.

Сегодня он даст ей выбор.

— Что ж, сотрудничество вышло плодотворное. Талант виден невооруженным взглядом. Можем закончить на этом наше сотрудничество. Или…

Он усмехается.

— Я дам еще один заказ.

Вот так, девочка, давай, не подведи. Согласись сама, сама возьми ответственность за то, что ты делаешь.

— Если я откажусь, вы оставите меня в покое? Не будете лишать работы?

— Возможно…

О, нет. Это невозможно. Не оставит, хотя и работы не лишит. Просто придумает новую игру, более волнующую. Можно, например, попросить ее рисовать на нем. Мягкие прикосновения теплой краски к обнаженной коже. Ее руки на нем. И секс прямо в мастерской, среди красок и холстов.

Он становится маньяком. Почему его так переклинило на рисовании, что от одной мысли, как Кисточка рисует, полностью обнаженная, он готов кончить?

Но вместо того, чтобы все это рассказать ей, Сергей берет один из листочков со столика и пишет сумму. Хорошую сумму, пятьдесят тысяч. Для него копейки, для нее, наверное, два месячных дохода.

— Неплохая сумма за рисунок, правда? Я даже не стану ставить условий. Можешь нарисовать в цвете. Пастелью. Акварелью. Хоть детскими фломастерами.

Облизывает пересохшие губы.

— Что нарисовать?

Он оглядывается, чтобы убедиться, что ребенок самозабвенно играет с кроликом и не слышит их.

— Как мы трахаемся. Как я беру тебя на столе.

Жаль, что нельзя записать на камеру, как Кисточка краснеет. И как отводит глаза.

— Я не могу.

— Почему?

— Вы знаете, почему!

Руки нервно сжимают карандаш.

— Возможно. Но вдруг наши версии отличаются?

— Вы знаете, что я никогда этого не делала! И не смогу нарисовать то, в чем не разбираюсь.

Вот черт. Она сейчас его убьет и даже не поймет, что случилось. Все еще невинная. Все еще понятия не имеет, что там, за чертой. И отчаянно этого стесняется, будто быть девственницей — это что-то позорное. Но на самом деле Сергею сейчас хочется взять ее прямо на этом хлипком столике и насрать, сколько народу на них смотрит. Стать у нее первым, наглядно продемонстрировать то, что он хочет на рисунке.

— Я свободен во вторник. Или можем пойти в машину и попрактиковаться там.

Она вспыхивает, но молчит, стискивает зубы. Смотрит на девочку, которая, к счастью, не думает убегать.

Фантазии несутся безудержным потоком. И, словно каменная стена, в мыслях вдруг возникает поцелуй. На секунду представив, как он целует ее, раздвигает полные губы и языком ласкает девушку, ему становится дурно. Не от возбуждения, хотя оно становится совсем нетерпимым. А от злости.

Какого хрена она лезет в его голову со своими поцелуями?

Ни одну из своих шлюх он никогда не целовал. Поцелуй — это власть, только власть обоюдная. Недопустимая.

— Ты что, порно не смотришь? — Он говорит это грубее, чем собирался.

— Вам же не подойдет срисовка с порно. Вы хотите эксклюзив.

Он поднимается, привычно бросает на стол несколько купюр аванса.

— Для начала сделай эскиз, посмотрим, что у тебя получится.

— Вы же сказали, что я могу отказаться.

— Я передумал, — отрезает он. — Рисуй, Кисточка.

Ненавижу похороны. В последний раз, когда были похороны родителей, моих и Эльки, я думала, вообще не встану, пролежала с температурой целую неделю. Похороны тети Маши проходят, к счастью, проще. Несколько подруг, таких же пожилых, Марина, грустная и несчастная, я и, собственно, все.

Потом мы идем вместе забирать Элю из садика.

— Ну вот. Теперь буду одна, в квартире.

— Ну почему одна, Пашка поддержит. Зато сэкономите на съем.

Марина усмехается.

— Пашка все. Разбежались. Сказал, что устал жить в нищете, да и вообще я изменилась. Он-то влюбился в музыкальную беззаботную девочку, а жить стал с задолбанной учительницей, стремительно ползущей к тридцатнику.

— Ну и дебил, — от души комментирую.

— Жень… — Марина мнется, будто хочет сказать что-то, но боится. — А давайте вместе жить, а? У нас, в трешке. А твою можно сдавать, ну или наоборот. Я буду с Элькой сидеть, на работу ее брать. Первое время хотя бы.

— Давай, — легко соглашаюсь я.

С Мариной будет проще. И действительно квартиру можно сдать.

— И Эльку играть поучу. Она к нам когда приходит, за пианино садится и рассматривает. Боится на клавиши нажимать, но сидит и смотрит. Я ей детские песенки играю.

— Вот у нас будет картинная филармония-то, — фыркаю.

Атмосфера удушающей тоски немного слабеет. Остаток дня радостная Элька перетаскивает в квартиру Марины игрушки, а я делаю уборку, чтобы дать объявление о сдаче. Мне не жалко: от ремонта, сделанного сто лет назад, уже ничего не осталось, никакой ценной мебели в квартире нет. А дополнительные десять-пятнадцать тысяч в месяц позволят мне купить кучу всего полезного. Например, новые хорошие краски, потому что мои скоро прикажут долго жить. И кисти, и растворители.