— Сколько лет-то ей? — спросил я, когда мы наконец погрузили племянницу в телегу.

— Девятнадцать годков, господин, стукнуло, девочке. Самый сок для невесты, — ответил Илька.

Про сок это он точно. Про девочку — загнул. Лада выглядела как настоящая русская баба из того стихотворения. Та самая, которая до обеда останавливает на скаку табун коней и без конца входит в горящие избы. Простое широкое лицо, нос картошкой, чуть торчащие уши и густые волосы, убранные в косу. Черты не скажу, чтобы некрасивые, скорее, грубоватые.

— Хороша девка, — отозвался ванька.

— Ты давай, в зад кобыле своей смотри, а не на девку. Еще порчу наведешь, ирод, — нахмурился Илька. — Ехай давай, куда тебе велено.

— Так никуда и не велено, потому стою. Вашблагородье, куда ехать?

— В Императорский военный госпиталь. Только аккуратнее, не дрова везешь.

Мы тронулись, я смотрел, как Илларион нежно укрывает племянницу заранее прихваченным из дома тулупом и удивлялся. В жизни бы не подумал, что он способен на такую нежность. Все-таки любовь, в том числе отеческая, делает нас совершенно другими людьми.

— Здесь ждите, я скоро, — сказал я, когда мы оказались на месте.

А сам направился ко входу. Даже провел небольшой эксперимент — не стал использовать Шарм. Удивительно, но сторож мне и слова не сказал. То ли правда после боя в Тольятти во мне что-то изменилось, то ли я уже немного примелькался.

Утреннее оживление стихло, прошла пересменка. Чуть дальше по коридору женщина ругалась с каким-то пациентом из-за курения, которое строго запрещалось. В ответ ей густой бас сыпал неуверенными оправданиями.

Сильвестра Александровича пришлось искать. Он оказался на обходе, и его я выцепил уже на втором этаже. Моего взгляда хватило, чтобы старший врач все понял. Он кивнул, поговорил еще немного с больными, затем вышел и мы направились в кабинет.

— Не ожидал Вас так скоро увидеть, Николай Федорович.

— Я сам не ожидал, если честно. Но на ловца, как известно, и зверь бежит.

Больше мы не проронили ни слова. Как оказалось, старший врач был человеком дела. Он внимательно осмотрел сульфар, выпавший из того… существа, коротко кивнул и протянул руку. Я ее немедленно пожал.

— Приятно иметь дело с серьезным человеком, — произнес он. — Можете привозить свою больную. Положим ее под восстанавливающий амулет, посмотрим пару дней, если не поможет, добавим пару заклинаний.

— Уже, — ответил я.

— Что уже?

— Уже привез. Лежит в телеге у входа в госпиталь.

Бровь Сильвестра Александровича медленно поползла вверх, но на полпути остановилась.

— Что ж, так даже лучше. Посмотрю ее сам, пока здесь. Пойдемте.

По пути старший врач выхватил из палат пару крепких медбратьев, у самого выхода мы вооружились носилками, и такой процессией выбрались из здания.

— Тулуп убери, — повелительно махнул старший врач Иллариону, подходя к телеге.

А сам уже вытягивал длинные худые пальцы над лежащей пластом девушкой. Какое-то мгновение брови его хмурились, лоб то расправлялся, то вновь морщился, то и дело по лицу пробегало беспокойство. Вскоре старший врач госпиталя и вовсе закрыл глаза, словно окружающая действительность довольно сильно его отвлекала. И постояв так около минуты, вынес свой вердикт.

— Случай непростой, если бы ее сразу к нам привезли…

Он даже укоризненно посмотрел на Иллариона. Будто тот все это время прохлаждался и вспомнил про племянницу только теперь.

— А если по существу, Сильвестр Александрович? — спросил я.

— Поставим мы ее на ноги. Жизнь в ней теплится, более того, сама она жить хочет, остальное за нами. Заносите, — махнул он стоящим медбратьям. А те, точно предвосхищая слова начальника, уже положили носилки на телегу и перекладывали в них Ладу.

— Спасибо большое, — протянул я руку старшему врачу.

— Погодите, Николай Федорович. А оформить? У нас все серьезно.

Я усмехнулся, интересно, конечно. Два заведения из одной сферы, а как все разительно отличается.

— Он родственник, пусть сам и оформляет, грамоте обучен, — указал я на Иллариона. — И, Сильвестр Александрович, ему бы пропуск сделать, чтобы мог навещать.

— Конечно, раз родственник, — пожал плечами тот, будто я сморозил чушь. — В обозначенные часы посещения. А то, знаете ли, у нас тут повадились врываться в любое время, когда им вздумается.

— Какой кошмар, — укоризненно покачал головой я. — Разве так можно? Надо охрану выставить. Могу поспособствовать. Еще раз спасибо, Сильвестр Александрович. Илларион, оформи все, и поезжай домой.

— Вы куда ж, господин? — спросил слуга.

— Есть тут одно место.

Конечно, я хотел вернуться не к тетиной солянке. К слову, не факт, что от нее уже что-то осталось, благодаря стараниям Пал Палыча. Все-таки больше часа прошло. Мне нужны были ответы. И только один человек мог их дать.

Знакомый синий домик среди могучих каменных зданий выглядел еще более сиротливо, чем обычно. Казалось, он не понимает, что его время давно прошло, и находится здесь скорее вопреки здравому смыслу.

И почему-то именно сейчас мне было невероятно тревожно стучать в эту рассхошуюся обшарпанную дверь. Почему? Да Бог его знает. Будочника я точно больше не боялся. Знал, что о на моей стороне. Да и время, когда экстравагантный маг мог что-нибудь отчебучить, прошло. Как и его магические способности. Тогда в чем дело? Может, мне страшно услышать правду?

Я постучал и вздрогнул от громкого звука. Словно сам не ожидал подобного. Подождал отведенное для данного действия времени и постучал снова. Куда мог деться Будочник? И только спустя минуту или около того, я услышал шаркающие шаги.

Дверь не распахнулась внезапно, как обычно, а открылась невероятно медленно, неохотно впуская фонарный свет внутрь. Будочник выглядел… нет, не плохо, просто старо. Как древняя антикварная вещица, все еще работающая, но с которой необходимо обращаться невероятно аккуратно.

— Мне нужно поговорить, — сказал я вместо приветствия.

— Разговоры — это все, что я могу теперь дать, лицеист, — улыбнулся Будочник.

Я вошел и неожиданно понял, что привычного смрада здесь нет. Только резкий запах крепких папирос — неизменный спутник моего названного учителя. И еще… в синем домике было убрано. Вот уж что действительно необычно. И оказалось внезапно, что тут довольно много места.

Разнообразный хлам был выброшен, полы вымыты, стекла протерты, плотные шторы закреплены подхватами из тесемок. Чудеса. Неужели это все сделал учитель?

Будочник провел меня в ту самую гостиную, которая теперь казалась даже до неуютности пуста, и тяжело рухнул в кресло. Я присел на свободный стул.