— Тебя ограбила организация, которая специализируется на воровстве рухляди? — пошутил я.

— Будочник раздал то, что имело хоть какую-то ценность, — ответил учитель. — Оставил только хлам. То, что после смерти не пригодится.

— Скорее наоборот, — усмехнулся я. — А какой смерти?

— Посмотри на меня, лицеист, и задай этот вопрос еще раз. Только честно.

Он медленно, по-стариковски вытащил папиросы и спички. Но прикурить смог лишь с четвертой попытки. Длинные узловатые пальцы Будочника дрожали.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил я уже серьезно.

— Главный вопрос — зачем, лицеист? Я сделал многое за свои годы. Иным не хватает всей жизни и на половину этого. Не скажу, что все было правильным, но оно было. Теперь уж ничего не исправишь. Самое главное я сделал — нашел тебя. Ты и есть мое наследие.

— Мне кажется, ты переоцениваешь меня. Я всего лишь…

— Без пяти минут маг первого уровня.

— Максутов говорит, если быстро развиваться, то…

— То можно сгореть без остатка, — закончил Будочник и рассмеялся. — Испуганный мальчик Максутов, мог бы давно стать эфери, но упорно цепляется за свою жизнь.

— Эфери? — переспросил я, но учитель словно не услышал моего вопроса.

— Любой человек сгорит, если будет брать на себя больше, чем может вынести. И работает это не только с магией. Важно лишь понять, действительно ли для тебя это много, или нет. Ну да ладно, так с чем ты пришел, лицеист?

— Сегодня произошло странное. Очень странное. Не знаю, с чего бы начать.

— Начни с самого начала.

Я кивнул и стал рассказывать о неожиданном путешествии в соседний город и встрече с существом, похожим на человека. Будочник смотрел поверх меня. Если бы он периодически не попыхивал папиросой, я бы подумал, что учитель и вовсе меня не слушает.

Правда, когда закончил и замолчал, какое-то время и хозяин дома не спешил начать говорить. Пришлось вновь брать инициативу в свои руки.

— Что это был за человек? — спросил я.

— Это не человек, лицеист, — ответил Будочник. — Когда-то был им. Но очень давно.

— Тогда кто?

— Они называют себя тошкены. Мы зовем их Падшими.

— Кто они?

Каждое новое объяснение рождало лишь дополнительные вопросы.

Будочник неторопливо прикурил другую папиросу, глубоко затянулся и посмотрел на меня.

— Я знал, что рано или поздно придется тебе рассказать, лицеист. Два варианта, два варианта, — учитель сделал из пальцев «козу», — либо тебе станет душно здесь и ты уйдешь, либо захочешь всех спасти. И оба имеют право на существование.

Если честно, я ничего не понимал. Куда уйти, спрашивается, если я только что пришел? Ну, в смысле, оказался здесь совсем недавно. И кого спасать, если наоборот, вроде все устаканилось. Но когда Будочника несло, его лучше не останавливать. В таком случае удавалось выяснить много нужной информации.

— Сравни наши миры, чем они отличаются? — спросил Будочник. В сизом дыме его хитрое лицо выглядело как призванная голова какого-то демона.

— У вас есть магия, у нас ее нет, — пожал плечами я.

— Но разве так было всегда? — спросил учитель.

— Нет, до тысяча восемьсот девяносто пятого года. Сам же знаешь.

— А теперь представь мир, в который магия пришла еще раньше. Значительно раньше. Скажем, на тысячу лет.

— Ну, допустим, представил.

— Это и есть родина тошкенов и эфери. Обычный мир, населенный людьми, которые с приходом магии стали меняться. Пришлось меняться и всем разумным существам.

— В чем их различия между собой? Хотя бы в двух словах.

— В чем различия между дождем и стеной, лицеист? — усмехнулся Будочник. — Хотя бы в двух словах.

Он помолчал, явно испытывая на прочность мою нервную систему, после чего стал неторопливо рассказывать.

— Все они колдуны. Но всех их различает степень восприятия магии. Многие волшебники, постигшие высшие секреты таинств волшбы, пришли к выводу, что магия есть не что иное, как средство познания себя. Они отринули суетность своего мира, не захотели бороться за власть, деньги, могущество. А после назвали себя эфери. Ну, или их кто-то назвал. Не знаю, если честно. Мы несколько раз натыкались на них в том, чужом мире. Но наши встречи ни к чему не привели. Им безразличны людские страдания.

— В чужом мире? Каким образом вы туда перемещались?

Один теоретический способ с помощью замечательной Перчатки я знал. Хотелось бы услышать остальные варианты.

Будочник посмотрел на меня пристально. Возможно даже пристальнее, чем следовало бы.

— Тебе не идет быть глупым, лицеист. Не делай так больше.

Я терпеливо промолчал, и учитель, видимо, воспринял это, как покаяние.

— Если есть вход, значит, существует и выход. Наши ученые поняли это сразу. Раз твари способны попадать к нам, мы можем оказаться в том мире. Разломы изучали. Серьезно, внимательно, тщательно. И в конечном итоге некоторым стало удаваться создание артефактов для разовых перемещений. Правда, всем им не хватало стабильности. В артефакте должна быть заключена исключительная сила.

Угу, примерно как восполняемый дар, которым, допустим, можно накачивать Перчатку.

— И наши пионеры по изучению того мира столкнулись с разумными существами. По-настоящему разумными. И если для эфери мы оказались неинтересны, то с тошкенами все вышло наоборот.

Папироса зашипела, коснувшись кожи Будочника. Правда, тот даже не вздрогнул. Внимательно посмотрел на окурок и отряхнул пальцы.

— В каждом человеке есть и свет и тьма, лицеист. Так мы устроены. Тьму кормить легче, поэтому в мире столько несчастий, войн, обмана. Но когда Тьма захватывает каждый уголок твоей души, когда в тебе не остается ничего человеческого, магия деформирует тебя и ты становишься тошкеном. Время и магия сделали из них уродливых существ. Мы перестали называть их людьми, но встреченное тобой нечто когда-то давно было человеком.

Будочник замолчал, явно довольный произведенным эффектом. Он смотрел на меня с легкой издевкой, взглядом уставшего от жизни старика.

— Чего хотят тошкены?

— Чего хочет каждый человек, сильный физически настолько, насколько беден духовно? Власти, лицеист. Они хотят власти. Тошкены повелевают тварями, ибо поняли саму суть магии и теперь используют ее для своих черных дел.

— И какая же суть магии, Будочник? — спросил я.

Спросил и испугался. Что, если сейчас учитель вновь скажет, что глухим обедню два раза не служат, а тупицам концовки анекдотов не объясняют. Однако Будочник пожевал нижнюю губу, неторопливо достал папиросу, но так и не закурил. Прикрыл глаза, понюхал табак и стал говорить: