была приятно поражена. Со всей городской церемонностью она, не торопясь, ахнула и кокетливо спросила:

— Ой, да кто же это мне посуду всю перемыл?

— Я, дочка, я, — отозвалась Аграфена Петровна, надраивая кастрюлю.

— Вот спасибо-то! Только напрасно вы… Я бы сама… Сейчас вот эти полтора рубля сыщу и комнаты пойду убирать.

— Какие полтора рубля, дочка?

— При покупках полтора рубля у меня вроде куда-то пропали. Не то я их сама передала, не то мне недодали…

Говоря это, Дуся испытующе глядела на старушку. Весьма возможно, что полтора рубля у Дуси и не пропадали Это мог быть тонкий прием, чтобы выяснить степень зловредности приехавшей старухи: будет ли она сплетничать снохе насчет полутора рублей или нет?..

Аграфена Петровна выдержала испытание блестяще. Услышав о пропаже, она сочувственно покрутила носом, потом два раза махнула кистью руки в знак того, что и не такие убытки приходится иной раз терпеть порядочным людям, и только после этого заявила;

— Плюнь, дочка, не расстраивайся!.. Кто денег не платил, у того они не пропадали. Да я сама сколько раз так вот за хозяйскую копейку билась, а потом смотришь — и сыщется всё. До грошика до последнего!

— А вы что же, — ласково уже спросила Дуся, — в работницах тоже жили?

— А как же, моя милая, а как же! Пятнадцать лет жила в прислугах. Ну что, тебе-то хорошо здесь живется?

Окончательно покоренная, Дуся заговорила, будто с приятельницей.

— Особенно худого не скажу, — решительно, как приговор вынося, сообщала Дуся, — работой не донимают. Веру имеют. И в харчах, конечно, не урезывают. Но я так скажу, за человека не очень считают. Нет того, чтобы поделиться, если что сами узнают или что случится у них, или там у тебя спросить про жизнь, а все только: подай, прими, накрой, сходи…

Старушка уже сидела на стуле совершенно в той же позе, в какой обычно сиживала Дусина приятельница с верхнего этажа. Тут она опустила веки и помотала головой, не открывая глаз.

— Ишь, чего захотела, милая! — начала Аграфена Петровна. — Мало, что они тебя за человека не считают, они дружка дружку и то, небось, редко видят. Спешка! Всё у вас тут в городе так и мелькает, так и мелькает. Как вы друг друга в лицо-то признаете, я удивляюсь… Да и то сказать: у нас вон деревня считается, а как нагнали этих трактористов из мэтэсэ, да эти еще агрономы, да уполномоченные… Тоже ровно в городе; идешь к колодцу, тебе навстречу народ, а ты никого и не знаешь…

Задушевная беседа продолжалась до самою возвращения из школы Вовки. Открывая дверь. Дуся сказала мальчику сварливо, будто он успел в чем-то провиниться:

— Небось, бабушка твоя приехала, мог бы зайти на кухню поздороваться. Родного отца родная мать!

Вовка смутился, покраснел, дышать стал часто и только носом. В кухне он появился благодаря внушительному толчку со стороны Дуси.

Но Аграфена Петровна встретила внука с такой лаской и так просто, что мальчик сразу же перестал дышать носом, а всё подставлял стриженую голову под загрубевшие старушечьи ладони. Дуся наблюдала за встречей с лицом церемониймейстера, который приставлен специально, чтобы предотвращать возможные нарушения этикета. Через две минуты она нашла нужным сказать;

— Ну, рассказал бы что-нибудь бабушке. Показал бы ей, что там у тебя есть.

Вовка, приоткрыв рот, глянул на Дусю и затем послушно сказал:

— Пойдем, бабушка, я тебе покажу, какие у меня есть игрушки.

— Пойдем, внучек, пойдем, миленький…

Вовка полтора часа показывал бабушке все свое достояние, включая и железный лом. Бабушка вежливо удивлялась, ахала, качала головой. По Вовкиному требованию она пробовала силу различных пружин, любовалась быстротой и увертливостью рыбок, мягкостью перьев у щегла. Когда надо было, быстро все понимала. Когда надо было, притворялась на редкость недогадливой и тем давала возможность Вовке показать свою ловкость и сообразительность.

Потом Вовке прискучило поражать бабушку, и он захотел пойти гулять.

— Дуся! Ду-у-усь! — закричал он — Я гулять пойду. Идем со мной!

— Мне некогда, — внушительно откликнулась из кухни Дуся, — и так обед невесть когда поспеет…

— Ну, я сам пойду.

— А самому нельзя. Мама что говорила? Автомобили здесь ездят… Мальчики нехорошие обидеть могут…

Поучая Вову, Дуся страшно гремела противнем, на котором она по своей инициативе пекла пирог в честь приезда Аграфены Петровны.

Но Аграфена Петровна была уже в передней и, натягивая на себя черненькое пальтецо фасона, принятого в начале двадцатых годов, говорила:

— Дай уж я с тобой, внучек, погуляю. И так-то мне тебя жалко! У нас вон на деревне мальчишки цельный день гоняют, где хотят, никого не спрашивают. Зимою — по речке на салазках, летом в лес по ягоды ходят, по грибы… И опять круглый год на лошадях, на машинах, на тракторах…

— Одни? — недоверчиво спросил Вовка.

— А кто же с ними пойдет? Кто постарше, все на работе.

— Такие маленькие — и одни?

— И помене твоего одни ходят. Известное дело, деревня. А вот ученье кончишь к лету, просись у родителей ко мне, дескать, к бабушке погостить. Я тебе и грибные все места покажу, и ягодные, и где орешник растет… И и ночное с ребятами поедешь лошадей пасти… А уж как по осени эти комбайны пойдут по полям, — ну, тут вашему брату чистое раздолье и комбайнерам подсоблять, и на токах это мальчишка резвятся, и с красными обозами на элеватор ездят…

Вовка ушел на улицу, слушая бабушку с большим вниманием. Теперь он дышал одним только ртом.

Когда Александр Петрович и Валентина Изановна вернулись домой к обеду часов около шести вечера, они застали Вовку в столовой у дивана. На диване дремала уставшая Аграфена Петровна, а Вовка безжалостно дергал ее за рукав и канючил:

— Бабушка, а бабушка, а как же у вас лисиц ловят?

— Так и ловят, — сонным голосом отвечала Аграфена Петровна.

— А как «так»? Ты говоришь, канканы ставят?

— И капканы…

— А если трактор сломается, его чинят?

— А как же?.. Непременно чинят…

— А как чинят?

Увидев родителей. Вовка оживленно сообщил им:

— Она мне все про колхоз рассказала: и как что сеют, и как пашут тракторами, и как лес сажают, и пруды роют… Я на лето к ней поеду в колхоз, когда нас из школы распустят! Можно?

По Вовкиному лицу было видно, что если ему сейчас ответят «нельзя», то он немедленно заплачет.

После обеда старуха пошла на кухню. Опять помогала Дусе и сидела там до вечера. Дуся громовым голосом рассказывала ей всю свою жизнь.

Александр Петрович работал у себя, а Валентина