– Не тратьте зря боеприпасы, – передал новый приказ Ксавьер. – Этот нам больше не опасен.

Он чувствовал сильное головокружение и дурноту, проваливаясь не то в бессознательное состояние, не то в смерть.

– Слушаюсь, сэр.

«Кинжалы» повернули назад и набросились на новую цель.

Однако как только эскадра начала бомбить и обстреливать еще одного кимека, тот также запустил отделяемый аппарат, выстрелив в небо, как пушечное ядро, свою емкость с головным мозгом.

– Эгей, – пожаловался один из пилотов, – он улетит, прежде чем мы успеем как следует засветить ему в глаз!

– Может быть, мы активировали их программу «рви когти и тикай», – фыркнув, отозвался другой пилот.

– Пока они отступают, – констатировал терсеро Харконнен, только неимоверным усилием воли сохраняя сознание. Он надеялся, что не упадет в такой решительный момент. – За мной к следующей цели.

Словно услышав этот сигнал, все оставшиеся кимеки покинули свое боевое обличье. Отделяемые контейнеры, словно ракеты фейерверка, устремились в небо, слепо пробиваясь в космос сквозь защитное поле, туда, где их должен был подобрать флот роботов.

Когда кимеки прекратили атаку и отступили, защитники Салусы испытали странную радость от вида искореженных и распростертых на земле остатков механических гигантов.

В течение нескольких следующих часов уцелевшие обитатели Салусы выходили из убежищ, прищурив глаза, вглядывались в затянутое дымом небо и испытывали смесь потрясения и торжества.

После того как кимеки отступили, флот роботов, пребывая в полной растерянности, выпустил по Салусе тучу ракет, но их компьютеры на гелевых контурах оказались бесполезными и не смогли вывести ракеты на цели. Стандартная противоракетная оборона Салусы уничтожила эти снаряды, и ни один из них не достиг поверхности планеты.

Наконец, когда призванные боевые группы прибыли с периметра системы Гамма-Вайпинг на помощь флоту роботов, мыслящие машины подсчитали свои шансы на успех, решили, что их недостаточно для продолжения боевых действий, и отступили, оставив на орбите разбитые и уничтоженные корабли.

Зимия между тем продолжала гореть. На покрытых щебнем улицах лежали десятки тысяч убитых.

Пока шла битва, Ксавьер усилием воли держался. Но как только она кончилась, он понял, что едва стоит на ногах. Легкие были переполнены кровью, рот обжигал отвратительный кислый вкус. Но Харконнен настоял на том, чтобы медики сосредоточились на оказании помощи более тяжелым раненным на улицах города.

С балкона верхнего этажа полуразрушенного Дома парламента Ксавьер смотрел на жуткие руины родного города. Мир вокруг него окрасился в кроваво-красный цвет, Ксавьер покачнулся и упал на спину. Он еще успел услышать, как адъютант громко зовет врача.

Я не могу считать это победой, подумал он, проваливаясь в черноту беспамятства.

В пустыне грань между жизнью и смертью тонка и незаметна.

Дзенсунни. «Огненная поэзия Арракиса»

Здесь, вдалеке от мыслящих машин и Лиги Благородных, царила вечная, непреходящая пустыня. Пришельцы-дзенсунни, бежавшие на Арракис, влачили тут жалкое существование, едва выживая в суровых условиях этой страшной планеты. В их жизни было мало радостей, все силы уходили на яростную борьбу за то, чтобы прожить еще один день.

Яркий солнечный свет заливал безбрежное песчаное море, накаляя дюны, которые рябью покрывали песчаный океан, стремясь к невидимому берегу. Посреди покрытых пылью островков высились немногочисленные черные скалы, которые не спасали от невыносимого зноя и демонических червей.

Последнее, что он увидит в жизни, будет этот пустынный пейзаж. Люди обрушили на юношу страшное обвинение, и никого не интересовало, что он был невиновен.

– Уходи прочь, Селим! – раздался голос сверху, из пещеры. – Убирайся отсюда!

Он узнал голос своего юного друга – бывшего друга Эбрагима. Наверное, он испытывал сейчас большое облегчение, так как по справедливости это он должен был подвергнуться изгнанию. Это его надо было обречь на верную смерть, а не Селима. Но кто будет оплакивать уход сироты, и изгнали Селима сообразно понятиям правосудия дзенсунни.

– Пусть червь выплюнет твои поганые внутренности! – раздался хриплый голос. Это кричала старая Глиффа, которую Селим почитал когда-то как родную мать. – Вор! Похититель воды!

Из пещер в Селима полетели камни. Один из них своим краем порвал ткань, которой Селим обернул голову, чтобы защититься от палящих лучей солнца. Юноша пригнулся, но затем выпрямился. Он не доставит им такого удовольствия – видеть его унижение. Они отняли у него все, но пока он дышит, им не удастся лишить его гордости.

Над краем скалы появилась голова наиба Дхартха, вождя сиетча.

– Племя сказало.

Не будет никакой пользы от того, что он станет убеждать их в своей невиновности, не помогут ни извинения, ни объяснения. Стараясь сохранить равновесие на крутой тропинке, Селим нагнулся и, подняв острый камень, зажал его в ладони и обратил на людей племени пылающий взор.

Селим умел мастерски бросать камни. Он убивал воронов, маленьких кенгуровых мышей и ящериц, которых приносил на кухню племени. Если он хорошенько прицелится, то, пожалуй, сумеет выбить наибу глаз. Селим вспомнил, как Дхартха что-то тихо нашептывал на ухо отцу Эбрагима, видел, как они сговорились обвинить его, а не виновного мальчика. Они решили наказать Селима, взяв за мерило вины нечто не похожее на истину.

У наиба Дхартха были темные брови и иссиня-черные волосы, собранные в хвост, скрепленный кольцом из тусклосеребристого металла. На левой щеке красовалась пурпурная татуировка, состоявшая из геометрических фигур – углов и прямых линий. Этот рисунок нанесла ему на лицо его жена, пользуясь стальной иглой и едким соком чернильной лозы, которую дзенсунни выращивали в своих террариумных садах. Наиб с издевкой смотрел на Селима. Брось камень, говорил этот взгляд, и племя тотчас забросает тебя большими острыми камнями насмерть.

Но нет, такое наказание убьет Селима слишком быстро. Нет, вместо такой легкой смерти племя выгнало Селима в пустыню, где смерть будет долгой и мучительной. Именно для этого его изгнали из сплоченной общины. На Арракисе человек не может выжить в одиночку, без помощи других людей. Существование в пустыне требовало взаимовыручки и сотрудничества, когда каждый человек знал свое место и свои обязанности. Дзенсунни рассматривали воровство вообще – а кражу воды в особенности – как тягчайшее преступление.

Селим спрятал камень в карман. Не обращая внимания на оскорбительные выкрики, он продолжил свой утомительный спуск, направляясь в открытую пустыню.

Дхартха заговорил, и его голос прозвучал над песками, подобный реву в пустыне:

– Селим, не имеющий отца и матери, Селим, которого мы приняли в племя, ты повинен в краже племенной воды. Поэтому ты должен уйти в пески. – Он еще более возвысил голос, чтобы последние его слова долетели до ушей уходящего в изгнание человека: – Пусть Шайтан подавится твоими костями.