И только запечатав письмо, она задумалась о тактике соблазнения. Как пробить брешь в его обороне, если он питает в отношении нее такие укоренившиеся предубеждения? Если ему достаточно одного взгляда на ее лицо, ее главное достоинство в таких делах, чтобы повернуться к ней спиной?

Не важно. Придется что-нибудь придумать, только и всего. Там, где есть желание, найдется и способ. А Венеция всеми фибрами своей души желала, чтобы герцог Лексингтон пожалел о том дне, когда он вонзил нож в ее спину.

Кристиан стоял у поручней, наблюдая за кипучей деятельностью внизу.

К пристани подъезжали кареты и тяжелые повозки, продвигаясь на удивление быстро в окружающем столпотворении. Повсюду сновали мускулистые грузчики, тащившие чемоданы, ящики и другую поклажу, предназначенную для отправки или прибывшую в порт. Гудели буксиры, готовясь развернуть огромный океанский лайнер и вывести его в открытое море.

По трапу поднималась пассажиры: смешливые девушки, никогда не переправлявшиеся даже через пруд; скучающие бизнесмены, совершающие свое третье плавание за год; взволнованные дети, указывающие на клубы дыма из труб корабля; иммигранты, в основном ирландцы, отправляющиеся в короткий отпуск на бывшую родину.

Кристиан коротал время до отплытия, строя предположения насчет своих спутников. Мужчина в шляпе, слишком шикарной для его одежды, был скорее всего мошенником, планирующим «собрать средства» с попутчиков — для «исключительно выгодного дела, которое подворачивается раз в жизни». Компаньонка состоятельной пассажирки, скромно одетая и притворно робкая, с интересом посматривала на пассажиров первого класса. В ее планы явно не входило оставаться компаньонкой вечно — и даже сколько-нибудь долго. За плотным вспотевшим мужчиной тащился подросток, сверливший спину отца презрительным взглядом. У него был такой вид, словно он готов отказаться от своего непрезентабельного родителя и сочинить себе совсем других предков.

Поток мыслей прервался при виде баронессы Шедлиц-Гарденберг, которая поднималась по трапу вместе с другими пассажирами. Кристиан узнал ее шляпу, напоминавшую головной убор пасечника, но более элегантную и нарядную. Накануне вуаль была серой. Сегодня она была голубой, в тон ее голубому дорожному платью.

Вряд ли женщина станет надевать дорожное платье, чтобы преодолеть две с половиной мили между отелем «Шери Нидерланд» и пристанью на реке Гудзон в конце Сорок второй улицы, куда причалила «Родезия». Но Кристиан давно отказался от попыток применять логику к женской моде, вспышкам раздражения и непостоянству.

Как он заметил, преданность женщины моде часто соответствовала степени ее глупости. Кристиан научился не обращать внимания на дам с чучелами попугаев на шляпках и не рассчитывал на приличную еду в домах, хозяйки которых славились своей коллекцией бальных платьев.

Баронесса, определенно, придавала моде большое значение. И отличалась беспокойным характером. Необычный зонтик с узором из голубых восьмиугольников, который она держала в руке, постоянно вращался. Но она не производила впечатление глупой.

Она подняла глаза. Кристиан не мог утверждать, что она смотрит прямо на него. Но, что бы она ни увидела, она запнулась на ходу. Ее зонтик перестал вращаться, и кисточки, украшавшие оборку, по инерции качнулись вперед и назад.

Но только на секунду. Она двинулась дальше по трапу, и ее зонтик продолжил свое гипнотизирующее вращение.

Кристиан наблюдал за ней, пока она не скрылась в коридоре, где располагались каюты первого класса.

Может, она — то самое отвлечение, в котором он так отчаянно нуждается?

Перед самым отплытием обычно воцарялась тишина, и становилось достаточно тихо, чтобы команды, отдаваемые с мостика, разносились по всему кораблю. Венеция стояла у поручня, глядя на отдаляющийся причал. Внизу, на главной палубе толпились люди, бешено маша родным и близким, которые оставались позади. Толпа, собравшаяся на пристани, махала в ответ столь же яростно и усердно.

Горло Венеции сжалось. Она не могла припомнить, когда в последний раз испытывала такие необузданные и неуправляемые эмоции.

Точнее, когда она осмеливалась их испытывать.

— Добрый день, баронесса.

Венеция вздрогнула. В нескольких шагах от нее, положив руку на поручень, стоял герцог Лексингтон, одетый с элегантной небрежностью в серый твидовый костюм и мягкую фетровую шляпу, побывавшие с ним, наверное, не в одной экспедиции. Он смотрел на береговую линию Нью-Йорка, с причалами, подъемными кранами, складами и не проявлял к ней никакого интереса.

От него веяло холодом, как от айсберга.

— Мы знакомы, сэр? — Лексингтон заговорил по-немецки, и Венеция ответила ему на том же языке, с удивлением отметив, как спокойно звучит ее голос.

Он повернулся к ней.

— Пока нет, баронесса. Но я хотел бы познакомиться с вами.

В лифте отеля они находились в большей близости. Но если вчерашняя близость только разозлила Венецию, то сегодня у нее было такое ощущение, словно она балансирует на проволоке над Ниагарским водопадом.

Готова ли она вступить в игру?

— Зачем это вам, ваша светлость? — Нет смысла притворяться, что ей неизвестен его титул. Персонал отеля не делал из этого секрета, обращаясь к нему в ее присутствии.

— Вы отличаетесь от других.

«От алчной шлюхи, которую вы представили как оскорбление порядочности», — мелькнуло в голове Венеции.

Она подавила раздражение.

— Вы ищете любовницу?

Узнай правила, прежде чем садиться играть, как не раз говорил ей мистер Истербрук.

— А вы бы согласились? — поинтересовался Лексингтон обыденным тоном, словно речь шла о приглашении на танец.

Что ж, после цветов ей не следует удивляться. Тем не менее щеки Венеции загорелись. Слава Богу, на ней вуаль, иначе не удалось бы скрыть свое отвращение.

— А если я скажу нет?

— Тогда я не буду навязывать вам свое общество.

Всю свою жизнь Венеция имела дело с мужчинами, жаждавшими ее милостей. Она могла распознать фальшивое безразличие с расстояния полумили. Но в его спокойной позе не чувствовалось притворства. Если она отвергнет его ухаживание, он просто переключит свое внимание на кого-нибудь другого и даже не вспомнит о ней.

— А что, если я не уверена?

— Тогда я попытаюсь убедить вас.

Несмотря на бодрящий ветер, налетавший с реки, ей стало душно под вуалью. Хотя, возможно, дело было не в вуали, а в его словах. В его присутствии.

— Каким образом?

Уголки его губ приподнялись. Он явно забавлялся.

— Желаете, чтобы я продемонстрировал?

Венеция уже могла оценить его острый ум, редкую выдержку и способность уничтожить человека несколькими словами. Но сейчас, стоя рядом с его сильной худощавой фигурой, слушая его голос, в котором звучали игривые нотки, и глядя на его длинные пальцы, рассеяно поглаживающие поручень, она остро ощутила исходившую от него чувственность.