Просить денег не у кого, съезжать некуда, жить не на что. Все эти «не» превращались перед глазами Ули в красную мерцающую стрелку, прямо как в тех мультиках, которые запоем смотрел Никитка. И указывала она на скрипучую дверь диспансера.

Уля уже поднялась, рассеянно глядя перед собой, когда по дорожке, ведущей к зданию, проехал уазик с красным крестом на боку. Распахнулась задняя дверь, и двое крепких мужчин в белом вытащили наружу упирающегося парня. Он извивался в их руках, дергался и сучил ногами. Казалось, что все лицо его занимают огромные бешеные глаза с лопнувшими капиллярами и расширенными зрачками. Пока санитары тащили его внутрь, он молчал, но стоило двери распахнуться, парень раскрыл рот и принялся орать, отталкивая руки врачей.

Они уже скрылись во тьме коридора, но в ушах Ули все еще стоял этот крик.

– Говорящие деревья! – вопил парень. – Деревья! Я слышу их голоса!

Курившая на крыльце дама, обряженная в тесную ей блестящую куртку, брезгливо посторонилась и осталась стоять так, со стыдливым интересом поглядывая на происходящее в холле. Парень еще кричал что-то, медленно замолкая.

– Вкололи ему, видать, – просипел идущий мимо дед, обращаясь сам к себе. – Повезло. – И пошел себе дальше, мерно лопоча под нос.

Уля с ужасом проводила его взглядом. Теперь ей казалось, что все кругом больны. Каждый стоящий тут, затягивающийся сигаретой и мокрым воздухом осеннего утра, идущий, едущий, принесший справки на подпись – словом, любой из них нездоров. И не только здесь. Вообще все на Земле тащат в себе груз мучительной болезни, просто кто-то умеет скрывать его, а кто-то нет. В этом и есть наука жизни – прятать сумасшествие настолько глубоко, чтобы самому поверить в свою нормальность.

Но Уля не справлялась. Это ей виделось отчетливо. Страх, переходящий в постоянную бьющую наотмашь панику, сжирал ее изнутри подобно полыхающему пламени. И выхода было два – пойти сейчас в больницу, где еще бьется затихающий парень, который слышит голоса деревьев, или закончить все самой. Не тянуть муку. Не видеть больше ничего. Шагнуть вниз с высокого моста или ступить на жужжащие под скорым поездом линии метро. Что угодно, только бы не различать больше тьму чужого зрачка, не чуять полынь, разливающуюся кругом, как талая вода.

Ульяне смертельно захотелось сейчас посмотреть в собственные глаза и разглядеть в них последний вздох этой никчемной, помятой, брошенной матерью девчонки, которой она стала, но не желала больше быть.

Думая так, Уля выронила из рук смятый квиток и пошла к станции. А картонка осталась лежать у скамейки, пока лопочущий мужичок не завершил свой привычный обход вокруг здания. Он уверенно шагал к лавочке, хихикая и ворча, а потом разглядел в жухлой траве светлый уголок квитка. Проворно схватив его, старик выпрямился, облизал губы розовым длинный языком, попробовал картонку на зуб, снова засмеялся чему-то своему, положил квиточек в карман и пошел себе дальше, разговаривая с тем, кого нет.

– Я не сделаю этого, – шептала Уля, пока ноги несли ее по улицам к станции.

Мимо проносились машины, люди бежали по своим делам, перепрыгивая лужи. Ульяна лавировала в их потоке, уходя от столкновений, скользила мимо, первый раз за долгое время не страшась смотреть в глаза идущим навстречу.

– Я не сделаю этого, – повторяла она, надеясь и страшась, что полынь вдруг захлестнет влажный холодный воздух городской улицы.

И это было бы знаком. Большим, ясным как день, четким и понятным, будто его огромным транспарантом развернули в небе. Если сейчас, пока она идет к станции, чтобы закончить все одним махом, во встреченном незнакомце появится смерть, Ульяна шагнет вниз с моста, не думая, не медля. Отдаться случаю было удивительно приятно. Так долго она сама принимала решения, выворачиваясь наизнанку, лишь бы протянуть, выстоять, смочь. Но сегодня все рухнуло. Ее уволят с работы, выгонят из комнаты, а денег не хватит даже на еду. Выходит, она проиграла. И чужой смерти достаточно махнуть ей костлявой лапой в чьем-то зрачке, чтобы стать ее, Улиной, гибелью.

Но полынь медлила. Прохожие сменяли друг друга. Восточного вида парень со смуглым точеным лицом. Рыжеволосая красотка с длинной косой, в ее руках надрывался мобильный, а она смотрела на экран лучась таким восторгом, что Уля залюбовалась. Холеная девица в мини. Грузная тетка в несуразном розовом пальто. Мужчина без куртки. Две щебечущих девочки с рюкзаками. Стайка китайцев с фотоаппаратами и счастливым прищуром. Женщины-мужчины-дети. Старик в тяжелом полушубке. Хромая овчарка с порванным ухом. Все они шли мимо, не замечая Улю, рассеянно скользя по ней взглядом или смотря в упор. И ни в одном из них не было полыни.

«Я не сделаю этого», – поняла Уля.

В голове зазвучал насмешливый голос Аллочки. Она торжествовала, сообщая дурные новости, не потому что Ульяна была врагом. Есть люди, которым просто нравится, когда у другого случается беда. Так они чувствуют себя лучше, защищеннее остальных. По шее пробежали колючие мурашки. Мерзкий холодный город тянул к Ульяне свои цепкие пальцы, а под ногтями, как во сне, была грязь людской подлости и злобы.

Ульяна дошла до станции, купила билет и начала медленно подниматься по ступеням. Они были старыми и разбитыми, железки на них оголились, норовя схватить прохожего за ногу, чтобы тот упал и свернул себе шею. Каждый шаг давался труднее предыдущего. Пот струился по спине, в ушах оглушительным набатом громыхал пульс. Кто-то толкнул Ульяну в плечо, пробегая мимо, и она споткнулась, приземляясь руками на колючую кирпичную крошку. Она долго не могла встать, все сидела и дула на рассеченную кожу ладоней, очищая ссадины от грязи. Ранки нужно было скорее промыть, чтобы ко всем проблемам не добавилось заражения. Но Уля продолжала сидеть на лестнице, ведущей к мосту, и смотреть, как набухают кровью ссадины.

– Вам помочь? – раздался над Улей озабоченный голос.

Через силу она подняла голову. Молодой человек в кожаной куртке протягивал ей руку.

– Вы поранились? – спросил он снова.

В светлых, почти прозрачных глазах читалось откровенное сочувствие.

– Я сам постоянно тут падаю, давно пора пожаловаться куда-нибудь, чтобы лестницу починили. – Он схватил Улю за руки чуть выше разбитых ладоней и помог подняться. – С вами все хорошо?

Но Ульяна не слушала, жадно всматриваясь в глубину его зрачков. Полыни не было. Голову не вело. Желудок не стискивало когтистой лапой.

Парень тем временем достал из рюкзака упаковку бумажных платков и протянул Уле.

– Вот, возьмите, – сказал он. – Поможет остановить кровь, но дома лучше обработать. – И улыбнулся. Между передних зубов у него была щербинка. – Меня Антон зовут, кстати.

Так легко было сейчас улыбнуться ему в ответ, назвать свое имя, предложить пойти куда-нибудь и выпить чаю. Просто поболтать с кем-то вот таким – простым и понятным. Тем, кто остановится посреди суматошного дня и протянет руку. Ведь не было никакой полыни. Уля ждала знака, чем это не знак?