Мать лежала в своей спальне наверху, в самом конце коридора, за закрытой дверью. Она потеряла сознание, сползла с краешка стула и грохнулась бы на пол, если б Дана не поддержала ее. Джек Портер, давний семейный доктор Хиллов, приехал немедленно, как только Дана позвонила ему. Приехав, он дал Кейти Хилл успокоительное и чем-то снизил давление.

Горячая вода из-под крана переполнила чайник и обожгла руку Даны. Она закрыла кран, отлила из чайника излишек воды и автоматически повернулась туда, где некогда стояла плита, а теперь находился крытый плиткой рабочий стол. После смерти отца мать переделала кухню вместе с тремя ванными. Теперь плита располагалась в центре, огромная, как в ресторане, с восемью конфорками и грилем такой величины, что на нем можно было жарить мясо для целого дивизиона. С колпака этой плиты свисала на крюках кухонная утварь. Дана никак не могла понять, зачем понадобилось матери ждать так долго и заняться переделками, лишь оставшись одной. Теперь же ей казалось, что она поняла причину. Причина была та же самая, что заставляла мать упорно чистить вручную плиту с кнопкой автоматической чистки. Ей надо было чем-то себя занять.

Дана поставила чайник на переднюю конфорку. Пламя пыхнуло, и в воздухе слегка запахло газом. Медное днище начали лизать сине-желтые огненные языки, пока Дана не отрегулировала пламя. Услышав шуршание автомобильных шин на подъездной аллее, она выглянула в боковую дверь. Синий БМВ подкатил и встал возле ее «эксплорера». Из машины вылез Грант с Молли на руках;

девочка ела рожок шоколадного мороженого, и следы шоколада были на ее личике и синем платье. Дана взглянула на часы. Ужинать Молли, конечно же, откажется. Она покачала головой, но вдруг подумала, какая это, в сущности, мелочь.

Она открыла дверь, вышла. Молли кинулась к ней и весело заулыбалась; испачканный шоколадом рот придавал ей комичный вид.

— Мамочка!

Увидев дочку, Дана не смогла сдержать слез; присев на корточки, она сжала девочку в объятиях. Когда она оторвалась от нее, Молли спросила:

— Почему ты плачешь, мамочка?

Дана вытерла слезы.

— Маме грустно, детка.

— Не надо. — И девочка протянула ей оставшееся мороженое. — Хочешь попробовать?

Дана откусила маленький кусочек.

— Это девочка моя приехала? Моя дорогая Молли приехала? — В боковой двери показалась Кейти Хилл в белом халате и тапочках, волосы ее были распущены. Косметика не могла скрыть красноту вспухших глаз.

— Мама, ведь доктор Портер не велел тебе вставать!

Пройдя мимо нее, мать обняла Молли.

— Неужели это моя крошка? Привет, ангелочек мой!

— А у меня мороженое, бабушка!

— Да, ангел мой, я вижу. — Кейти Хилл, закрыв глаза, покачивалась, сжимая в объятиях внучку.

— Привет, Кейти, — сказал Грант.

Кейти Хилл ответила, не поднимая глаз:

— Привет, Грант.

— Я очень сожалею по поводу Джеймса.

— Спасибо. — Кейти Хилл сгребла в охапку Молли. — Пойдем, ангел мой, давай поднимемся наверх, книжки почитаем.

— Бабушке грустно.

— Да, дорогая. Бабушке очень грустно, — сказала она и исчезла в боковой двери.

Дана шагнула к Гранту и, уткнувшись лицом в крахмальную белую рубашку, зарыдала у него на груди. Он поглаживал ее затылок, в то время как события этого дня обрушивались на нее водопадом битого стекла и каждый осколок оставлял в ней крохотный болезненный порез. Спустя минуту она отошла от Гранта, вытерла со щек слезы. Потом стерла с его рубашки след, оставшийся от ее размазанной туши для ресниц.

— Спасибо, что привез ее сюда, — сипло проговорила она, вдруг охрипнув.

— Я мог бы остаться с ней сам, если ты не против.

Дана откашлялась и, вытащив пачку «клинекса», высморкалась.

— Нет, все в порядке. Хочу, чтобы она побыла здесь. Для мамы она как лекарство.

Грант поднял глаза к мансардному окошку.

— Как она себя чувствует?

— Как и следует ожидать. Хочешь, поднимись и поговори с ней.

Грант отвел взгляд от окна.

— Наверное, не стоит. Похоже, я с ней не умею находить общий язык. Не очень-то лажу. Полиция сообщила тебе еще что-нибудь?

Она покачала головой и прикрыла глаза.

— Они избили его до смерти, Грант.

— Господи…

— За что? — вскричала она, чувствуя, как закипает гнев. — У Джеймса не было никаких денег. Он же всего лишился, когда бросил практику. Зачем же было грабить его? Почему не заявиться сюда? — Она сделала широкий жест рукой: — Деньги-то вот где!

— Здесь людей защищают ворота и ограды, Дана. А также системы сигнализации.

— Они убили его неизвестно за что, Грант. Убили моего брата неизвестно за что!

— А полиция не имеет никаких соображений насчет того, кто это мог быть, никаких зацепок?

— Нет, — сказала она, покачав головой. — Они сняли отпечатки пальцев и следы, но ничего определенного пока нет. — Она вздохнула. — Хорошо бы ты остался, Грант.

Сделав к ней шаг, он опять обнял ее. От него пахло одеколоном «Армани». Ей вспомнилась студенческая жизнь и минуты их близости. Но все это было раньше — до того, как заботы о счетах, привлечении и удержании клиентов, честолюбивые помыслы о партнерстве так переменили его. До того, как десять лет раннего вставания, хождения на работу, где постоянно приходилось с кем-то ссориться и воевать, сделали его раздражительным и циничным в отношении людей и их побуждений. До того, как собственные неудачи заставили его ревновать к ее успехам. Чувствуя это, она редко обсуждала с ним свои дела и всячески старалась его ободрить, даже когда его уволили из второй адвокатской конторы. Но с рождением Молли ей стало не хватать времени — не хватало суток, чтобы оставаться и женой, и кухаркой, и шофером для всей семьи, и посыльной, и юристом, и мамой, а к тому же еще ухитряться лечить больное самолюбие взрослого мужчины. В ответ Грант стал пропадать на работе и находить предлоги, чтобы поздно возвращаться домой.

Уткнувшись подбородком ей в волосы, он сказал:

— Ты нужна своей семье, Дана. Для нее ты должна быть сильной. — Его руки сжимали ее лопатки, но тепла в этом пожатии она не чувствовала. И звук его голоса не утешал. Щеку корябали шерстинки его пиджака. — Ты сильная, Дана. Если кому-то и дано такое вынести, то это ты, Дана.

— Нет, это слишком, — сказала она и опять залилась слезами. — Мне больно, Грант. Господи, как же это больно — терять его!

Он обнял ее, и на секунду ей показалось, что он останется. Но потом его руки соскользнули с ее спины.

— И я хотел бы остаться, но ведь ты знаешь: в понедельник мне выступать в суде в Чикаго по делу Нельсона и конец недели у меня будет сплошная горячка. Они представили тринадцать ходатайств и сорокапятистраничное изложение дела. Ну, и мне надо действовать соответственно.