— Ноа, — вздыхаю я. — Второй.

— Мы знакомы, деточка? — кряхтит прокуренным голосом мужчина и прищуривает блеклые и мутные глаза. — Что-то я тебя не припомню.

— Я знакома лишь с двумя Ноа. С Последним и Просвещенным, — я встаю рядышком с духом пьяницы и бродяги и достаю из рюкзака бутылку газировки.

— Есть что покрепче? — тоскливо шмыгает мужчина.

— Комбуча устроит? — я слабо улыбаюсь. — Та еще хрень на вкус, но мне нравится.

— Давай свою комбучу, — Ноа садится на брусчатку, отставляя жестяную банку с монетками и мятыми купюрами в сторону. — Вечно вы, глупая молодежь, пьете всякую модную ерунду.

Я копаюсь в рюкзаке и услужливо протягиваю мужчине стеклянную бутылку ферментированной газировки из чайного гриба.

— Благодарю, красавица.

Бродяга хватает бутылочку, и янтарная жидкость под его пальцами немного темнеет. Затем Ноа зубами откупоривает крышечку, выплевывает ее и довольно улыбается.

— Попробуй.

Я несмело беру бутылку и делаю под хитрым взглядом пьяницы осторожный глоток, который обжигает язык жгучим спиртом. Я от неожиданности поперхиваюсь и истерично кашляю. Ноа со смешком забирает бутылку и изрекает:

— Отличная бормотуха, — и жадно присасывается к горлышку.

— Это не комбуча, — сипло отзываюсь я, торопливо запиваю мерзкий привкус спирта сладкой газировкой и вытираю губы от горькой слюны.

— Теперь нет, — мужчина причмокивает и закрывает глаза с тихим стоном. — С шипучкой из химикатов такой фокус не пройдет, поэтому всегда выбирай натур продукт.

Я делаю еще несколько крупных глотков газированной и подслащенной фруктовыми ароматизаторами воды и передергиваю плечами:

— Никакой больше комбучи.

— Молодая ты еще и жизнью не пуганная, — хмыкает Ноа, — поэтому не понимаешь всей прелести крепкого пойла.

— Предпочту быть не пуганной и дальше, — я печально вздыхаю и опускаюсь на корточки рядом с мужчиной, покачивая опустевшей наполовину бутылочкой перед собой. — У меня другие планы на эту жизнь.

— Какие? — заинтересованно глядит на меня Ноа. — Замуж, поди, выйти и детишек нарожать?

Я раскрываю ладонь и показываю розоватую руну из тонких шрамов:

— Для начала избавиться от Колдуна, Лесного Божества и их метки.

Прошла почти неделя с последней встречи с Агатесом и Карном, который бессовестно сбежал после того, как обесчестил меня под покровом ночи. И сегодня я встала с постели разбитой и с небольшой мигренью. К обеду меня одолели слабость и головокружение, но сытный перекус и крепкий сладкий кофе никак мне не помог. Сделка, совершенная много веков назад с двумя идиотами, начала высасывать из меня силы.

— Тут я тебе не помощник, но могу подсказать, где найти секретные точки с помойками, где можно отыскать даже почти свежие пирожные, — Ноа не мигает и улыбается. — Девочки же любят сладкое.

Зубы у него желтые, но крепкие, и они выбиваются из всего образа бездомного пропойцы.

— А ты Первого, случайно, не знаешь, где найти? — едва слышно спрашиваю я.

Вероятно, Колдун и Олень забыли о том, что Ноа Последний просил найти своего старшего собрата. Кроме головокружения и слабости меня накрыло сильное желание угодить “хозяевам”.

— В жопу этого и других мудаков, — Ноа гневно сплевывает желтоватой вязкой слюной на брусчатку и обиженно отворачивается от меня. — Дел никаких ни с кем из них не хочу иметь.

— Другие Ноа тебе чем-то насолили? — спрашиваю и прикладываюсь к газировке.

— Я должен был родиться одиноким бродягой, без связи с остальными духами, — зло шипит мужчина.

— У многих бродяг и пьяниц есть семьи, — я пожимаю плечами. — Разве не в этом смысл бродяжничества — отказаться от родственников и отринуть желание быть частью чего-то?

— Так выпьем за это, юная леди, — Ноа поднимает бутылку с бормотухой, и я согласно и звонко чокаюсь с ним.

Вежливо прощаюсь с мужчиной, тяжело поднимаюсь на ноги и медленно, кривясь от ноющей боли в области затылка, шагаю прочь. У меня есть два варианта — опрометчиво кинуться на безуспешные поиски Ноа Первого, чтобы впечатлить Карна и Агатеса усердием и рвением или отправиться в парк и попросить их о новом поручении, которое я с большой радостью исполню. Я горела навязчивой решимостью удовлетворить любой каприз Божка и Колдуна, какими бы он ни был абсурдным и гнусным.

Меня пробирает озноб и ускоряю шаг, кутаясь в тонкую флисовую курточку. Будь у меня машина времени, я бы отправилась в прошлое и накостыляла тем пустоголовым дурачкам, что из желания расплодиться так подло меня подставили. Утолили эгоистичное стремление оставить потомство, а я тут за них отдуваюсь спустя столько лет и поколений. Я ведь еще так молода! Почему рок не настиг какую-нибудь бабульку и старичка при смерти, чтобы удивить Карнона и Агатеса злой шуткой?

Я замедляю шаг и замираю у пруда с утками. Меня мутит от частой одышки, словно я пробежала марафон без остановок. Не вижу ни зачарованных кустов лесной розы, ни радужной дымки над водной гладью, ни самого Лесного Божества. Чувствую себя идиоткой, которая пришла навязываться к коварному соблазнителю, укравшего мою невинность.

— Карн, — шепчу я, вытирая рукавом куртки испарину со лба, — будь так добр дай мне задание. Готова тебе услужить, как никогда прежде.

Пруд с ленивыми и равнодушными утками плывет перед глазами пятнами. Пошатываюсь и чуть не теряю равновесие, путаясь в побегах тонкого цветущего вьюнка. Воздух полнится сладким розовым ароматом, и неглубокий водоем на лесной опушке преображается в сказочное озерцо с мерцающими на солнце разноцветными бликами. На берегу, поросшей мягкой изумрудной травой, лежит печальный олень и меланхолично смотрит на искрящуюся водную гладь.

— Выглядишь ты скверно, Рыжая, — шелестит листва.

— И чья это вина? — я тяжело и зло сглатываю. — Я к вам на услужение не напрашивалась, олененочек мой ненаглядный. Чего ты хочешь?

— Боюсь, — тоскливо шуршит трава под ногами, — ты не в силах дать мне то, чего я действительно желаю.

Мне жаль Карна, который похоронил возлюбленную. Терять близких и родных всегда тяжело и горько, но я не знаю, как излечить тоску вечного существа, тонущего в густом отчаянии. Лучше бы Карн так и остался для меня придурочным и взбалмошным Божком без совести и стыда, потому что эгоистичному подонку можно и не сопереживать.

— Какая она была? — едва слышно спрашиваю я, не смея приблизиться к Лесному Божеству.

— Зачем тебе это знать? — вздыхает Карн.

— Умершие живут в воспоминаниях, — едва слышно отвечаю, — и историях. Ты не можешь обнять и поцеловать свою пастушку, но в силах прикоснуться мыслями к ее образу.