Он подумал и прорычал:

— Растянуть удовольствие… да, это хорошо…

Он обернулся в сторону приближающегося Зигфрида. Чудовищные мышцы спины напряглись, пошли в стороны, окаменели, а затем из этих плит начали медленно выдвигаться костяные шипы, усеявшие всю спину и перебравшиеся на плечи и руки.

Я еще во время разговора, который намеренно затягивал, пытался призвать из своего арсенала Комья Мрака или Костяную Решетку, но впустую, затем попробовал мысленно взять в руку Небесную Иглу. Вроде бы нечто смутное ощутил, видимо, потому, что недавно пользовался, и ладони запомнили это ощущение, но все равно это оставалось там. Однако когда монстр раскорячился в боевой стойке, ожидая Зигфрида, я ощутил, что ладони начинают разогреваться, словно держу их над жарко полыхающим костром.

В черепе застучали молотки, раскаленное шило вонзилось в затылок с такой силой, что я тихонько взвыл от жалости к себе, стиснул челюсти, но что-то потерялось, ладони остыли.

Боль из черепа начала выветриваться, однако и присутствие Небесной Иглы в пальцах ослабело и почти исчезло.

— Нет, — прорычал я, — нет, не отпущу… ты уже в руках… Ты здесь… я держу, чувствую…

Снова стегнула боль, череп раскалился. Я захрипел, как пес, которому ошейник давит горло, но не давал волнам раскаленного тумана смахнуть картинку, как в ладонях появляется тяжелый корпус Небесной Иглы.

Зигфрид закричал яростно, выхватил меч и послал коня прямо на чудовище. Я перехватил его взгляд, брошенный на меня, и понял, что Зигфрид, верный клятве вассала, ринулся спасать меня, прекрасно понимая, что этот монстр намного сильнее и наверняка убьет его…

Они с конем налетели на зверя, как на каменную скалу. Меч Зигфрида высек сноп искр и тут же вылетел из его ослабевшей руки, когда чудовищный демон со сладострастным ревом выдернул его из седла, поднял над головой и тряс, как куклу из мешковины, наслаждаясь беспомощностью своего давнего соперника.

— Тебе конец, — проревел он, — а я всегда буду вспоминать, как съел тебя и взял земли… твоего племени…

— Хвалились гайдамаки, — прошипел я, — на Умань идучи…

Мои пальцы стиснули холодный металлический стержень. Тот моментально разогрелся, пальцы обожгло.

Вспышка ослепила на миг, тяжесть из моих рук исчезла. Пальцы сжали пустоту, а в ней за яростной вспышкой огня сухо щелкнуло, следом раздался резкий треск электрического разряда.

Вспыхнул короткий страшный огонь. Что-то тяжело ударилось в землю с такой силой, что та подпрыгнула, и пламя моментально исчезло.

Я протер слезящиеся глаза, Зигфрид лежит навзничь, раскинув руки, потом начал пытаться выбраться из-под тяжелой лапы гиганта. Все вокруг забрызгано кровью, а куски окровавленного мяса разбросаны не только по дорожке, но и сползают по скалам с обеих сторон тропы.

Мир шатнулся, я услышал встревоженный гавк. Как сквозь стену из ваты донесся испуганный голос Зигфрида:

— Ваше высочество!..

На какое-то время я то ли сомлел, то ли отрубился, а то и вовсе потерял сознание, но когда пришел в себя, все еще в седле, Зигфрид придерживает за бедро, не давая свалиться с коня, сам весь залит зеленой кровью и облеплен стекающими по его доспехам лохмотьями не то кишок, не то внутренностей.

— Все… в порядке?

— Ага, — прохрипел я.

Он охнул, взглянув мне в лицо.

— Ваше высочество!.. У вас в глазах все полопалось!.. Что вы сделали?..

— Теперь это неважно, — ответил я хрипло и ухватился за него, чтобы не упасть. — Тужился… давай без улыбочек!.. Он точно околел?

Зигфрид оглянулся.

— Еще бы!.. Проще свинью восстановить из свиной отбивной. Чем это вы его?

— Сам не знаю, — ответил я. — Наверное, моим монаршим гневом.

— Вы уж полегче, — попросил он, — глаза полопались — еще ничего, у меня тоже иной раз наливаются кровью, но если сердце лопнет… Хотя влупили его вы со всей…

— Дури, — досказал я. — Хотя дурака бьют и в церкви, лося только осенью, а хищного зверя везде. И неважно, в лоб или в спину. Ты как?

Он сказал хриплым голосом:

— Да вроде бы цел… Хотя панцирь эта сволочь мне помяла. Сперва тот гад ногу, спасибо, что подлечили, но теперь снова к оружейнику… Разорят, гады.

— К вечеру поправят, — утешил я — Все, поедем. Я вообще-то в замок. А ты куда?

— За вами, — сообщил он. — Я телохранитель или уж нет?

— Зигфрид, — сказал я тепло. — Ты мой друг, а эту роль ты сам себе выбрал. Конечно, я тебе доверяю больше всех на свете. Но что скажут твои родители?

Его лицо помрачнело.

— Когда вы ушли, я поговорил с ними. Мой народ — люди. Я с пеленок помню только Терьяра Кунинга, своего отца, и любящую меня мать, леди Азеллу, а также шестерых братьев… Я жил в любви, детство у меня было беззаботное и счастливое… Я человек, сэр Ричард! Я человек. А леди Азелла — моя мать, в чьей любви я купался, как рыбка в озере…

Некоторое время мы ехали молча, он часто вздыхал, я сказал с сочувствием:

— Всем нам время от времени проходится делать выбор. Это тяжело, но человек научился пользоваться им правильно. А почему тот демон примчался сюда, когда проще бы дождаться тебя там на месте…

Зигфрид покачал головой.

— Он мог меня только здесь.

— Когда, — спросил я осторожно, — ты в людской личине?

— Да, — ответил он, — а еще здесь я один, а там наши из племени… Их хоть и мало и все старые, но все же…

Я остановил коня.

— Езжай в замок, если так уж хочешь убедиться, что там нет и не появилось за это время ничего опасного.

— Ваше высочество?

— Поторопись, — велел я строго. — Ты забыл, что мы сюда не на поселение прибыли?

Он ослабил конский повод, толкнул каблуками, и конь понесся стремительным галопом в сторону замка. Я проводил его долгим взглядом, неспешно повернул коня к лагерю. Там моя жизнь, а в замке только развлечения, но их можно позволить себе только после победы.

Арбогастр только-только перешел с шага на рысь, как мы увидели со спины идущую впереди женщину в Длинном плаще, что касается земли.

Капюшон закрывает голову, можно бы принять и за подростка, но что-то в движениях выдает женщину, я бы даже добавил, молодую и сильную.

Я намеревался догнать, однако она обернулась и приподняла обеими руками капюшон. На меня взглянуло очень серьезное и даже строгое лицо той, что сидела в пентаграмме, пытаясь спастись от зверя, убитого потом Зигфридом.

Я не успел слова сказать, она церемонно присела, растопырив плащ в стороны, голову опустила, выказывая полное смирение.

— Леди? — произнес я.