Еще в первую неделю работы в конторе Вив Мак-Кензи сказала мне, что главное в работе у барьера – уверенность в себе, так что в то утро в суде я просто горела от возбуждения; эффектная, красноречивая, находчивая, готовая парировать любое возражение противной стороны. И не имело значения, что я едва успела пробежать глазами материалы дела, пока ехала в суд на метро. Как не имело значения и то, что я буквально валилась с ног от усталости после вчерашней ночи, на протяжении которой мы исступленно трахались – намного дольше, чем спали. Не имело значения, что я влетела в зал суда всего за несколько минут до назначенного времени, во вчерашней одежде и свежей паре трусиков, купленной в «Бутсе» на станции «Ливерпуль-стрит». На сей раз мне не понадобилась моя броня: чулки, красная губная помада и накрахмаленная блузка. Я жила воспоминаниями о нем.

Поболтав несколько минут с солиситором клиента на ступеньках здания суда, я вернулась в контору на другой стороне Флит-стрит, в самом сердце Миддл-Темпла. Меня изрядно удивило, каким свежим и новым выглядело сегодня ставшее давно привычным окружение. Тенистые клуатры и переулки, временами попросту пугавшие меня, теперь казались укромными местечками для тайных свиданий и амурных приключений. Вчера вечером я не успела принять лекарство, поэтому сегодня вполне отдавала себе отчет в том, что уже совсем скоро меня накроет откат, паника, страх полного крушения планов, но пока голова моя была занята им одним и я чувствовала себя прекрасно.

У стойки администратора в Бургесс-корте я остановилась и поинтересовалась у Хелен, дежурного клерка, не было ли для меня каких-либо сообщений.

– Я отправила вам письмо по электронной почте с фамилиями всех тех, кому вы должны перезвонить, – откликнулась она, роясь под столом. – А еще для вас доставили вот эту посылку.

Нахмурившись, я смотрела на большую черную коробку, перевязанную корсажной лентой.

Это не мог быть тот портфель. Такие не носят даже те, кто принадлежит к адвокатской элите.

Я отнесла коробку к себе наверх, положила ее на стол и несколько мгновений в нерешительности глядела на нее, прежде чем все-таки развязала ленту и откинула крышку. Внутри оказался мешок из ткани, в котором действительно лежал портфель. Тот самый, из мягкой и маслянистой кожи, который я разглядывала в «Селфриджесе» минувшим вечером. Во рту у меня пересохло, и я закусила губу, чтобы не улыбнуться.

Я осторожно расстегнула его. Собственно, вчера я ведь так и не выяснила, сколько он стоит, но он казался роскошным и очень дорогим. Я сунула руку внутрь, спрашивая себя, не обнаружу ли я там визитную карточку или записку, хотя прекрасно знала, от кого получила подарок. Когда рука погрузилась в самые глубины, мои пальцы вдруг коснулись чего-то совсем другого. Не острых и твердых краев бумаги, а чего-то мягкого, но рельефного и тисненого.

Озадаченная, я вытащила это нечто из портфеля и громко рассмеялась, обнаружив, что держу в руках изысканный черный пояс с подтяжками.

– Порядок, Фран, – раздался позади меня голос Пола. – У меня есть для тебя пара новых дел.

Поспешно сунув пояс обратно в сумку, я постаралась придать своему лицу то выражение, с которым выступала в суде, но, оборачиваясь к Полу, не знала, кто из нас испытал бо`льшую неловкость, я или он.

Неизвестно, кто первый назвал Роберта Паскаля Пираньей, но прозвище приклеилось намертво, поскольку оказалось вполне справедливым в том, что касалось его репутации законника. Бывший инвестиционный банкир, ставший адвокатом по бракоразводным делам, он создал для себя уютную нишу на самом верху конъюнктуры, специализируясь на полном истощении остатков банковских счетов, выжимая из судебных прецедентов все, что только возможно. О нем кричали заголовки «Дейли мейл», а бизнесмены-миллионеры покрывались холодным потом при одном упоминании его имени.

Но при этом Роберт Паскаль вовсе не выглядел безжалостным хищником. Внешне он скорее походил на денди старой школы, с зачесанными назад серебристыми волосами и в безупречном костюме, из нагрудного кармашка которого торчал уголок шелкового платка контрастной цветовой гаммы. Вне стен суда он неизменно был само очарование, и я поняла, что оно будет направлено непосредственно на меня, когда встретила его в коридорах Центрального суда Холборна по семейным делам.

Когда я пошла к нему, он тут же убрал свой мобильный телефон в карман.

– Франсин! Как поживаешь? Ты буквально светишься, и я непременно поцеловал бы тебя, если бы не боялся, что клиент увидит нас и решит, что я братаюсь с врагом.

При упоминании его клиента меня пробрал нервный смех. Я пришла пораньше, без Мартина и без Дэвида, и на то имелись две причины. Мысль о том, чтобы остаться наедине с Мартином, вселяла в меня ужас и восторг одновременно. Я не виделась с ним с тех пор, как двумя днями ранее покинула его квартиру в Спиталфилдзе. Мы переписывались по телефону, как школьники, в тот день, когда я получила в подарок портфель и пояс с подтяжками, но вскоре наша корреспонденция стала более серьезной, и я принялась подбадривать его в преддверии первого распорядительного слушания, а тревога, неизбежно последовавшая за этим, заставила меня полагать, что, забыв принять лекарство, я нанесла себе куда больший вред, нежели полагала изначально.

Но я пришла пораньше еще и потому, что хотела увидеть ее. Увидеть Донну. Я не желала, чтобы моя первая встреча с женой Мартина прошла в комнате без окон, где, как я прекрасно знала, взгляды всех присутствующих будут устремлены на меня и я наверняка не смогу скрыть свое любопытство и обуревающие меня чувства.

– У меня все в порядке, Роберт, – отозвалась я, окидывая взглядом коридор. – Ну, и где же твои войска? Я думала, что вы уже заперлись в комнате для совещаний.

– Джереми Манн уже здесь. И теперь мы ждем лишь нашу клиентку, – ответил он, отправляя текстовое сообщение, прежде чем вновь обратить все свое внимание на меня. – Итак, мне шепнули на ушко, что в этом году ты подашь заявление на получение шелковой мантии.

Я лишь добродушно фыркнула в ответ. Я решила, что моей карьере не повредят слухи о том, что я собираюсь стать королевским адвокатом.

– Означает ли это, что теперь ты возьмешься наставлять меня время от времени? – язвительно осведомилась я, поскольку он был одним из немногих ведущих адвокатов в области семейного права, коих ни разу не уличали ни в чем подобном. По моему мнению, вызвано это тем, что Роберт Паскаль был настоящим снобом и, зарабатывая на жизнь представлением интересов женщин, в душе оставался закоренелым женоненавистником.

Он наклонился ко мне с заговорщическим видом и положил мне руку на плечо.

– Если ты собираешься обзавестись шелковой мантией, Франсин, не стремись к эффектным выступлениям и трюкам. Это – дело о разводе, речь идет о жизни двух человек, и демонстрации выдающихся талантов здесь не место. – В голосе его прозвучали предостерегающие нотки.

– Тебе прекрасно известно, что я всегда играю честно, – ответила я, покосившись на большие часы, и поняла, что Дэвид и Мартин будут здесь с минуты на минуту.