— Я никому не давал наш адрес, — пробормотал он. — Как они смогли узнать наш адрес? Бескультурие… Невежество…

— Эдик, ты думаешь, они станут тебя выслеживать? — монотонно спросила Ольга. — Ты им больше не нужен. Это ошибка. Может, нам показалось?

Сасси покачал головой:

— Мне уже не пятнадцать лет, Оленька. Кто-то накнокал. Я ведь много кому нужен. Чекисты ерунда. С ними мы разберемся. Деньги. В этой стране всем нужны только деньги. Вот этого я боюсь. Тебе лучше ничего не знать об этом.

Он подобрал свои вещи, поправил на головке жены большую белую панаму. На этот раз Ольга взяла его под руку, и они двинулись в сторону подъезда чуть ли не строевым шагом, нога в ногу.

— У меня хорошая реакция, да? Поиграли, надо работать.

В Брэгге разумнее всего было пойти в магазин, но в воскресенье Хивук закрывал «Съедобный рай» раньше обычного. Ни Хивука, ни Василия и тем более Эвелину видеть Бартенову не хотелось. Он пошел к русскому дому, но его приятеля на месте не оказалось. Зашел в опустевший «Винстон-Плэйс», но знакомый бармен сегодня не работал. Побродил по Джерси-авеню, увидел в антикварной лавке потрепанного плюшевого медведя и тут же поковылял на Варик-стрит, к Грабору. Появилась возможность узнать о вчерашнем. Извиниться.

Он потыкал пальцем в звонок и уже собирался уходить, но, развернувшись, столкнулся с высоким негром в темных очках. Тот шел на третий этаж (выходил за покупками) и, отворив входную дверь, пропустил Батюшку впереди себя.

У Грабора долго не открывали. Потом раздался женский смех, шелест цепочки, и перед ним появилась высокая красивая женщина с крашенными в белый цвет волосами. Батюшка смутился, увидев, что она всего лишь в ночной сорочке. В доме пахло едою, и Алекс захотел войти.

— Я был в полиции, — промямлил он. — А где Грабор?

— Вы полицейский? — спросила женщина недоверчиво. — Проходите.

На столе в гостиной стояла открытая бутылка коньяку, картонка апельсинового сока, фрукты в эмалированной кастрюле. Батюшку поразило более всего длинное блюдо с пирожками. Он никогда не видел в доме у Грабора таких полезных вещей.

— А где он? — повторил Бартенов свой вопрос. — Когда придет? Меня зовут Алекс.

Женщина сделала недовольную гримасу, развела руками и с вызовом сказала:

— Скоро придет. Он очень скоро придет. Он скоро. Вас зовут Алекс. Меня зовут Лайза. Он — мой муж уже семь лет. Все?

Поп попереминался с ноги на ногу, сел на стул. Потом сделал вид, что рассматривает фотографии офицеров Первой мировой войны, пришпиленные на стенах. За окном раздавался долгий щемящий звук стальных качелей. Девушка стояла посередине комнаты, и Поп с замиранием сердца разглядел, что под рубахой у нее ничего нет. Он отвел глаза, закашлялся.

— Нет прощения и десять лет расстрела. Можно пожрать?

Лизонька, скрестив руки на груди, раскачивалась в такт далекому скрежетанию. Она присвистнула.

— Бека, — закричала она. — Посмотри, к нам пожаловал еще один русский. Отменный экземпляр. Вы сдаете донорскую сперму?

Из Граборовской спальни на четвереньках выползла девочка в спортивных шортах и бюстгальтере. Алекс наконец понял, что дамы сильно навеселе. Девочка села на пороге, икнула и попросила пирожок. Толстая аккуратно ей его бросила, и та так же аккуратно его поймала.

— Как дела, Алекс, — сказала она. — Меня зовут Ребекка Мария. Какой вы толстый. Я вас раньше никогда не видела.

— Я Бартенов. Алекс Бартенов. Вы, наверно, знаете. Я — Поп, Святой Отец. Грабор должен был про меня рассказывать.

— Кажется, я вас знаю, — согласилась Лизонька. — Вы — придурок, да?

— Мы познакомились в самолете, — говорила Лизонька, когда коньяк закончился и Бека принесла с первого этажа рома с «Кока-колой». Мы летели из Фриско, он почему-то прошел ко мне в конец салона и сел рядом. Минут через двадцать после взлета. Представляете? Он сел рядом: ни слова не говорит, не курит, а просто сидит. Ждет, что я с ним сама заговорю. Я ему: «Мне очень нравятся молчаливые мужчины, это… это достойно, а вот женщины должны болтать». А он: «Я люблю молчаливых женщин». Потом повернулся, осмотрел меня и говорит: «Какие удивительно пустые у вас глаза. Вы лахудра?» Хамло невероятное. Только я не обиделась почему-то.

Поп блаженствовал, пил, ел. Ему нравилось, что хозяйка оказалась русской и хлебосольной. Лучшее завершение дня. И еще ему очень нравилось, что Грабор женат. Он вспоминал Эвелину, их семью… дом… Наверно, она уже позвонила в морг…

— У вас нет вот таких сигарет? — спросил он и встал из-за стола, чтобы вынуть из куртки голубую пустую пачку.

— Да, я знаю. Такие выпускают в России… Нет, это настоящая, французская, — посмотрела на пачку Лизонька. — Баранов перед отлетом порвал мой паспорт на четыре куска, я склеила его прозрачной изолентой, поскандалила, пропустили… Грабор откуда-то знал, что у меня разорван паспорт, он поэтому пришел. Может, в аэропорту меня видел… Откуда такие берутся?

— Я знаю Баранова, — сказал Поп. — Он здесь рядом живет, возле кинотеатра «Анжелика».

— Он бандит, — ответила Лизонька. — Я вчера его видела. Вызывался проводить меня на самолет. Слушайте, Алекс, вам не интересно, а мне интересно. — Она сделала большой глоток. — Я нажралась тогда, ничего не помню. Мне Грабор потом все в подробностях описал. Шпион он, что ли… Я знаю, что не шпион. Ты знаешь, Поп, что он не шпион?

— А кто он? Не шпион?

Девушки играли ногами под столом. Батюшка примирительно вздохнул.

— Я Грабора тоже не помню. — Алекс совсем забыл детали вчерашней драки. Ну и ладно, подумал он. Ну лазал по пожарным лестницам. Разбил телевизор. Поцарапался где-то. В конце концов бабу нужно держать в черном теле… — Хочу помню, хочу не помню, — подтвердил он свою мысль. — Мне для памяти витаминов не хватает.

— Я к сестре летела, — продолжила Толстая. — Ненавижу ее, никогда такой стервы не видела. Столько подарков, тьфу… Мне нужно было одному мужику передать в тюрьму деньги… Ну попросили. Я знала его когда-то. Он считал меня за проститутку. Смешно: я к нему ехала из Питера на перекладных, все с пушками, два раза пересаживали. Зачем-то ночью. Мне ночью и так не видно… Ты думаешь, я ему дала? Я спела ему «Подмосковные вечера»… Бабы, вы не поверите, только и всего…

Лизонька поняла, что заговаривается, и перевела дыхание.

— Мы с Грабором раскрутили стюардессу на выпивку. Она маленькая, худенькая, я подошла к ней, ручки ее рассматривала, записала телефон. Что я, не могу ей в Америке найти жениха? Да вот хотя бы тебя, Алекс… Хорошая, неизбалованная девочка… Здесь нет таких…

— У меня это… Есть жена…

— Знаю я таких жен. Там совсем хорошая девочка. Остатки — сладки. Не знаю, как она смогла вынести столько бутылок. Чартерный спецрейс. Впереди сидел хачик. Падла в грязных ботинках. А сзади азербайджанка, толстая, старая, с усами, она, оказывается всю дорогу нас слушала… Из торговли… Я ей потом дала свои фотографии. Баранова, Рабиновича, Наташку…