Дэнни приобнял ее за плечо.

— Права, — с ухмылкой признался он. — Джим всего лишь попросил меня свозить тебя в город, вот и все. Он беспокоится за тебя, Брайони. До Форт Уорта неблизкий путь и…

— И я ездила туда чуть ли не каждую неделю с того дня, как мы поженились! — вспыхнула девушка.

Она была в гневе. Мало того, что Джим пытался помешать ее поездке в город верхом на Шедоу, так он еще и прибегнул к этой уловке с Дэнни. Значит, Джим настолько ее не уважает, что повел с ней нечестную игру. Он задумал этот хитрый план с Дэнни, и нет сомнения, что они оба хихикали за ее спиной по поводу того, как легко ее можно охмурить. У нее задрожали пальцы, и она накрепко сжала их в маленькие, твердые кулачки.

— Какое право он имеет относиться ко мне, как к несмышленому ребенку, когда я сама вот-вот стану матерью! — выпалила она, стряхивая с плеча дружескую руку Дэнни. — И ты, ты ничем не лучше его!

— Ну, Брайони! — Дэнни удрученно покачал головой и цокнул языком. — Подумаешь, делов-то. Какой смысл так дуться лишь потому… — Он встревоженно замолк, так как она бросилась бежать к конюшне. — Куда ты? — крикнул он.

— В город! — бросила она, не оборачиваясь. И, не обращая внимания на топот его ног позади, помчалась прямо к стойлу Шедоу.

Не прошло и нескольких минут, как жеребец был оседлан, и девушка подготовилась к выезду, невзирая на шумные уговоры Дэнни.

— Все равно я еду в город, черт подери! — наконец взорвался он, когда она продефилировала мимо него, ведя в поводу блестевшего крупом жеребца. — Давай же, Брайони, составь мне компанию в фургоне! Не будь такой упрямой маленькой ослицей!

Брайони заскрежетала зубами. С помощью пенька в загоне она оседлала Шедоу, после чего бросила на деверя испепеляющий взгляд. В выражении ее лица сквозила хорошо ему знакомая решимость. В отчаянии Дэнни понял, что, только связав по рукам и ногам, можно было удержать ее дома.

— Скажи мужу, что мы встретимся за ужином! — мрачно кинула она ему, выезжая за ворота. — Adios, mi hermano[8]!

Она ощущала на себе взгляд Дэнни, когда галопом помчалась в сторону Форт Уорта, но не оглянулась. Холодный ноябрьский ветер трепал ее подвязанные лентой волосы и хлестал по горящим щекам. Бывший когда-то диким неоседланным жеребцом, Шедоу мчался наперегонки с ветром, но она еще погоняла его так, что окружающая местность слилась в одну сплошную массу. Злость, кипевшая в ней, заглушала все другие мысли и чувства. Как лощину на пути мощного паводка, ее ум затопил поток гнева.

«Как он смеет обращаться со мной таким образом!» — гневно думала она, низко пригибаясь к развевающейся гриве Шедоу.

«Я объяснила ему, что чувствую, когда меня ограничивают, охраняют, нежат! Я не инвалид! Эта хитрость с Дэнни доказывает, что он не прислушался ни к единому моему слову! Он остается все тем же высокомерным, упрямым человеком, каким я его знала в Аризоне и который считает, что разбирается во всем лучше меня!»

Ее мысли все время крутились вокруг одного и того же, когда она вспоминала о властном и высокомерном отношении Джима к ней, его решимости укротить ее. Во время этой сумасшедшей гонки, пока всадница и жеребец проносились мимо кустарников юкки, мескитовых деревьев и дикой вербены, быстро приближаясь к городу, высокий стрелок с каштановой шевелюрой и живыми голубыми глазами, с которым она всего несколько часов назад занималась любовью, принял в ее глазах образ настоящего тирана, и каждая клеточка ее тела напрягалась и восставала против него. И вместо того, чтобы рассеяться, к тому времени, когда она достигла окрестностей Форт Уорта, гнев еще больше усилился. В слепой ярости она не сумела сдержать жеребца, когда он ворвался на главную оживленную городскую улицу.

Когда из бокового переулка на их пути неожиданно оказалась повозка, влекомая двумя меринами и груженная досками и мешками с провизией, Брайони отчаянно потянула поводья на себя. Крик ужаса вырвался у нее из груди. Но было слишком поздно. Вороной жеребец уже врезался в повозку, встав на дыбы при столкновении. От удара борта повозки треснули, а посеревший от ужаса возница рухнул на землю. Одновременно девушку выбросило из седла, и она, описав дугу, вылетела на другую сторону улицы с криком ужаса, гулко разнесшимся в вечернем воздухе и эхом отзывавшимся целую минуту, пока она бездыханно и недвижимо лежала на деревянном тротуаре.

Джим Логан тремя стремительными прыжками одолел сколоченную из грубых сосновых досок лестницу, ведущую в приемную доктора Уэбстера. Не потрудившись приостановиться на наружной лестничной площадке, он мощным рывком распахнул дверь, отчего она е громким стуком ударилась о смежную стену. Джим бросился в дверной проем; под слоем бронзового загара на его лице просвечивала мертвенная бледность.

— Где она? — хрипло выговорил он, когда из кабинета в дальнем конце приемной показалась высокая, худощавая фигура врача. Доктор Уэбстер закрыл за собой дверь. — Там? — Не ожидая ответа, Джим широкими шагами двинулся к закрытой двери. Жестом руки доктор остановил его.

— Подожди, сынок, — заговорил он спокойным, сдержанным голосом человека, слишком часто видевшего лицом к лицу смерть, чтобы нервничать при виде кого угодно, будь это даже знаменитый стрелок. — Твоя жена сейчас спит. Для облегчения боли я дал ей настойку опия.

— Как она? — Глаза Джима, как буравчики, впились в лицо доктора Уэбстера. Он словно окаменел в ожидании ответа. — Дело плохо? Она… она выдюжит? Скажите же мне, черт подери!

— Присядь, пожалуйста.

Доктор прошел через небольшую опрятную приемную к стулу за дубовым письменным столом. Поудобнее расположившись, он вздохнул и поднял седую голову, чтобы оглядеть мужчину, недвижно стоявшего в центре комнаты и, казалось, заполнившего ее своей мощной фигурой и бурей эмоций. Ни единый мускул не шевельнулся на лице Джима Логана. Доктор видел перед собой худое, красивое, чуть грубоватое лицо и заметил, что от напряжения руки парня крепко сжимались в кулаки, а в глазах стояла боль. Жалость волной охватила душу Сэма Уэбстера. Затем с видимым усилием воли он прогнал эту жалость и подавил эмоции. Теперь перед Джимом была выражавшая покой и настойчивость маска, которую доктор ежедневно, как броню, был вынужден «надевать» на себя, общаясь с больными и обеспокоенными членами их семей.

— С твоей женой все будет в порядке, — спокойно ответил он, тотчас же отметив облегчение в глазах стрелка. — У нее перелом нескольких ребер, растяжение связок в запястье и ссадины и ушибы, но абсолютно ничего опасного для жизни. Она крепкая девушка и к тому же удачливая: у нее нет серьезных увечий или ран, после которых могли бы остаться шрамы.

Услышав это, Джим облегченно опустился на стул у окна.

— Слава, Господи, — прошептал он, зарыв лицо в ладонях. — Док, я думал… — Он оборвал свою мысль на полуслове, борясь сам с собой. От облегчения, которое он испытал, у него чуть не закружилась голова.